О, Духи Пустыни, чьи планы не в силах постичь ни один из ныне живущих. Разве достоин я, Гасик из аль-Харифа, того, что со мной случилось в темный день 48 декады года Скорпиона, когда Азрах и Асфара уже готовы были праздновать Перерождение? Разве способен кто-нибудь из смертных вынести те искушения, что закончились предательством лучшего друга? Разве не могло все случиться иначе?
Если бы я знал тогда, чем обернется стража, то нашел бы повод вовсе не выезжать за пределы оазиса. Но я не знал, и хайман уверенно нес меня между дюн навстречу судьбе. Где-то там, впереди, уже ждали разочарование и цепочка событий, которые в конечном итоге оказали влияние на всю Альмаутскую Пустыню. Сейчас же, в конце Третьего Оборота, лучи Светил, едва выглядывавших из-за плотной Завесы, указывали в сторону далекого аль-Васада и не было ни малейших сомнений в том, что я делаю свое дело во благо, но не во зло.
Как ошибался я тогда.
Мой путь уже подходил к концу. Я планировал разбить лагерь перед тем, как совсем стемнеет, а завтра наутро, пока не станет слишком жарко, выдвинуться обратно, чтобы сообщить старейшинам, что аль-Харифу ничто не угрожает. Так бы оно и случилось, остановись я чуть раньше.
Хайман преодолел очередную дюну, и сколь велико было мое удивление, когда глазам открылся оазис, в центре которого раскинулось озеро – точь-в-точь как родное эль-Бадру. Рядом с озером возносился к небу дворец. Его выбеленные стены украшали позолоченные резные окна, а купола сверкали бирюзой и цитрусом. Брат и Сестра соревновались друг с другом в яркости бликов, и я открыл рот, не в силах поверить в увиденное.
Так, с открытым ртом, я и доехал до самой кромки воды, когда из дворца вышел старец. Он приветливо улыбнулся мне, словно хорошему знакомому, и я подумал, что, быть может, это джинн, морочащий голову путникам. Никак иначе не мог я объяснить происходящее, ведь знал эту часть Пустыни как свои пять пальцев. Старик был среднего роста, его вытянутое лицо украшала длинная седая борода и густые брови, а пронзительный взгляд казался цепким, словно клешня скорпиона, вцепившегося в добычу. На мгновение я почувствовал себя голым и отвел глаза, как нашкодивший мальчишка, пытающийся скрыть от взрослых свои проказы.
Мое внимание привлекли его длинные белые одежды. На их фоне особенно выделялся широкий лазурный пояс, украшенный причудливыми узорами. Это были повторяющиеся через равные промежутки круги – большие и малые. При этом малые круги целиком покрывала золотая гладь, а большие обозначались только контуром. Не знаю, почему этот пояс запомнился мне столь сильно. Быть может оттого, что прежде я не видел таких ни в аль-Харифе, ни в других оазисах.
Старик поприветствовал меня и пригласил переночевать во дворце. Я согласился, хотя, вероятно, это и не было разумно. По своей воле идти в логово джинна – глупейшее из решений. В том, что он джинн, я уже нисколько не сомневался. Кто еще мог одеваться столь странным образом и обладать таким тяжелым взглядом? Моя невольная покорность только подтверждала это предположение.
Я оставил хаймана, и мы прошли в просторную залу, в углах которой клубились дымы многочисленных курительных чаш. Под самым потолком горели разноцветные мисбахи, свет которых, однако, лишь едва разгонял полумрак помещения. Я спросил старика, где мы, и тот загадочно ответил:
– В обители Сеятелей.
– И кто такие Сеятели? – удивился я.
– Те, кто ждут всхода Семян. Возможно, ты узнаешь больше, если мы найдем общий язык.
Джинн говорил загадками и, кажется, насмехался надо мной.
– Как мог этот дворец оказаться здесь? – спросил я. – Никогда не слышал, чтобы пески в окрестностях аль-Харифа скрывали что-то подобное.
– Мы видим то, что готовы увидеть. Понимаем то, что готовы понять. Представь себе муравья, взбирающегося по стене. Разве может он знать, что стена – часть дома, а дом – города? Мы не способны перешагнуть через границы собственного восприятия. Что бы ни сказал я тебе – все будет тщетно.
– Так ты джинн?
– О нет, – усмехнулся старец.
Я хотел бы поверить, но что-то в его взгляде не давало этого сделать.
– Почему я здесь? Что ты от меня хочешь?
– Первый вопрос задай себе. На второй могу ответить: ты можешь быть полезен.
– Чем же?
На несколько мгновений старик задумался, словно решаясь на что-то, и спросил о том, что я ожидал бы менее всего:
– Тебе знакомо имя Амаля аз Фареха?
Конечно, оно было мне знакомо.
Если мир знает женщину, красота которой не сравнится ни с чьей другой, ее имя – Инас. Гордая, как саблерогий орикс, изящная, словно пустынная кобра, блистательная, точно стрекоза, она сидела передо мной и ждала. У нее за спиной уходили в небо финиковые пальмы, а Азрах и Асфара раскрашивали листья во все оттенки зелени так, что рябило в глазах. Наши встречи были редки и скоротечны. Мы не принадлежали друг другу, как не принадлежали никому. Мы были свободны, как все альмауты, и только то, что лежало у меня в кармане, могло это изменить.
– Что с тобой? – спросила меня прекрасная Инас.
– Я видел странный сон. Хотя уверен – все происходило в реальности…
– Что же ты видел? – удивилась она, ведь я говорил загадками.
