– Здравствуй, старый друг. Давно не видел тебя. Как поживаешь?
– Прекрасно. Вижу, ты всё такой же… Всё возишься с ними?
– Они удивительные. В них столько…
– Ненависти, жадности и разрушения? Ты это наблюдаешь каждый день. Неужели всё ещё веришь, что что-то изменится?
– Конечно. Каждый имеет право на второй шанс. И на третий. И на четвёртый.
– Ты странный. Сколько раз они уже предавали тебя?
– Предательство – часть свободы. Через испытания понимаешь истинную ценность того, что имеешь. Или что потерял.
– Испытания, говоришь? А не слишком ли много ты на них возлагаешь? Взгляни вокруг: страдания, ложь, боль. Они слабы, податливы. А ты слаб, раз ничего не можешь с этим сделать. Чуть подтолкни… и они мои.
– Соблазн – не сила.
– И как ты это терпишь? Не устал прощать?
– Прощение – основа любви.
– А меня простишь?
– Если тебе это нужно.
– Любопытно. Но ты никогда не сомневаешься? Даже среди твоих самых близких были те, кто падал.
– Это выбор.
– Выпусти животное, привыкшее к клетке, – и оно сломается. Но к чему спорить? Всё это лишь делает наблюдение ещё интереснее. В конце концов, и мне уготована роль в этом твоём фарсе.
– Вспышку света не разглядеть в ярком свете. Но даже ты можешь выбрать другую роль. Если всё ещё хочешь понять.
Не обязательно открывать глаза, чтобы понять, что на улице начался дождь. Ты слышишь его, чувствуешь запах. Различаешь в мельчайших деталях, куда капают упругие жирные капли: на податливую листву или размокшую от настойчивых прикосновений глину. Улавливаешь аромат мокрого дерева и собачей шерсти. Вдыхаешь глубже, стараясь почувствовать, что жив. Дождь переходит в ливень: накатывает рокот грома – сначала издалека мягким «Бррр…», а затем увесистым «Крэк!».
Подгнивший стул, выкрашенный несколько десятков лет назад желтой краской, от которой остались воспоминания и мельчайшие частички в прожилках дерева, протяжно скрипнул под весом Джейдена Алларда. Он неловко повернулся, разбуженный грохотом грома, почувствовал, как теряет равновесие, и, взмахнув руками, с трудом разлепил слипшиеся ресницы. Взгляд уперся в осколок разбитого зеркала, приставленного к стене у прохода.
Поношенное пальто в клетку, замазанные глиной резиновые сапоги, мятая пачка сигарет в тонких пальцах с черными полосками ногтей. У ног – полупустая бутылка мутной жидкости, отрезвляющей резким запахом спирта. Сегодня он совсем не походил на себя повседневного. Того, кого, встречая в коридорах, коллеги хлопали по плечу, затянутому в идеально сидящий пиджак, сшитый на заказ.
В один день он был оборванцем, в другой – заурядным офисным клерком, подающим надежды. Никто, даже он сам, не мог сказать, где же он настоящий.
На небритое лицо упал луч холодного весеннего солнца: отразился от остатков серо-черного снега, прыгнул в зеркало, зацепился за щетину, скользнул до мутных глаз. Джейден поморщился, перевел взгляд на улицу, причмокнул пересохшими губами, в уголках которых засохли капельки горчицы.
Весна… От выломанной и кое-как цепляющейся ржавыми гвоздями за косяк двери заброшенного дома тянулась цепочка неуверенных следов, зияющих дырами в колючем насте. Чуть в стороне, скрытый за наваленными досками, некогда бывшими сараем, притаился внедорожник, по стекла перепачканный в смеси еловых иголок и подсохшей глины. Сразу за ним тянулся реденький подлесок: молодые листочки на деревьях и в сухую погоду издалека казались влажными, даже липкими. Но стоило подойти ближе и дотянуться – какое разочарование. Несовершенные пальцы не в состоянии распробовать текстуру. Невольно возникает мысль: «Опять обман».
Дождь и не думал утихать. Молотил по полированной крыше внедорожника, отбрасывая веера разномастных капель, выстукивал ритм по прохудившемуся настилу старого дома, просачивался сквозь щели в потолке, сыпал прозрачный «горох» за воротник, затекал в ржавую водосточную трубу, вымывая трупики насекомых. Шелестел в подлеске, повинуясь колыханию ветра. Раскаты грома не стихали: то бормотали еле слышно в районе далекого города, то выстреливали грохотом у самого уха. Бренчало под назойливыми струями заваленное на бок ведро.
Джейден качнулся на готовых развалиться от одного неверного движения ножках стула, поднялся на ноги, стараясь удержать равновесие, и, прячась под козырьком над дверью, присел на корточки. Зачерпнул грязно-серого снега в ладони и тут же растер по лицу, не обращая внимания, как ледышки царапали кожу, сыпались за воротник. Стало полегче. По крайней мере, расхотелось сдохнуть прямо здесь, в этой глуши, в давно заброшенном поселке, куда он приезжал последние лет пять, когда хотел остаться один, подальше от людей.
В такие моменты не спасали даже стены собственной квартиры, где никогда не бываешь одинок: кто-то обязательно вызовет лифт, смоет воду, прикрикнет на детей или застонет в объятиях любовника. Здесь же, всего в десяти километрах от города, он мог быть тем, кем никогда не позволил бы себе показаться на людях.
Жалким забулдыгой, смысл жизни которого сводился к бутылке с мутной жидкостью.
Дико хотелось пить. Обернувшись, Джейден сощурил карие с желтыми точками по радужке глаза и поискал в темноте заваленных хламом углов дома бутыль с водой. Он точно привозил ее с собой и оставлял то ли у окна, то ли напротив – там, где покрывался пылью остов железной кровати с витиеватым изголовьем.
