Мертвец, лежавший на жертвеннике, выглядел ужасно. Настолько ужасно, что все старательно отводили от него глаза. Да и как могут выглядеть человеческие останки после страшной аварии и нескольких часов, проведенных в теплой машине?
Отчего-то Соньке было невыносимо стыдно. Вот они, взрослые люди терпят измывательства над телами других людей. Каким бы они при жизни не были, но это более всего напоминало глумление.
Кто-то из «братьев» принес сверток и помог «мессии» облачиться в серую шелковую рясу, больше похожую на мантию. Никто не проронил ни слова, но после переодевания они все разом отошли, образовывая полукруг, в центре которого остался один Илларион. Пятеро членов экспедиции остались стоять группой в стороне.
Солнце уже почти село, и его лучи даже не пытались пробиться сквозь кроны деревьев. В лесу было абсолютно тихо, птицы и насекомые как будто затаились, только зеленоватые тени вкрадчиво подступали из подлеска.
Соня ожидала, что сейчас зажгут свечи или костер, но никакого огня не было. То, что происходило, более всего напоминало гибрид средневекового ритуала и сеанса массового гипноза. Илларион ровным голосом произносил фразы на непонятном языке, и по его знаку остальные «братья» повторяли отдельные слова.
- Касареману хоэл-го, од ти та зод кахиса соба каремефа и да. Нииса!
- Нииса! – отзывались эхом охранники.
- Это же Энохианские ключи, - едва слышно шепнул Аристарх Львович. Сонька хотела спросить, что это за ключи, но поймала полный бешенства взгляд Меркула и промолчала.
Ритм постепенно ускорялся, кто-то закрыл глаза, впадая в транс, звучание голосов нарастало. Внезапно «мессия» широко взмахнул руками, словно охватывая всех, и Соня почувствовала, как у неё слабеют колени, а губы сами собой начинают двигаться, вначале шепотом, а затем и в полный голос произнося странные звукосочетания.
- Агола адола Моз, – она пыталась удержать рвущиеся изнутри звуки и не могла ничего сделать.
- Мы тебя помним! - неожиданно загремел над поляной голос Иллариона. - Мы помним имя твоё, жизнь твою, слова твои. А значит, ты жив и можешь вернуться! Од маоф фаса!
Марина с изумлением увидела, как во внезапно ещё более потемневшем и ставшем осязаемо плотным воздухе вокруг мертвеца возникло легкое свечение. Вначале почти незаметное, зеленовато-жемчужное, оно окутывало покрытое черными ранами тело и будто разглаживало его.
- Од маоф фаса… - это был голос Сони, почти неузнаваемый, звучащий глухо и механически.
Марина растерянно оглянулась. Нет, Аристарх Львович и парни-рабочие молчали, с напряженным интересом наблюдая за происходящим. Пашу, кажется, оно даже забавляло, потому что на его губах блуждала довольно скептическая улыбка. Но вот он тоже заметил усиливающееся свечение, и брови его поползли вверх.
Потом некоторое время, показавшееся Марине долгим, больше ничего не происходило - мертвец светился, Илларион произносил свои заклинания, ему вторили «братья» и Меркул. Соньку удалось ущипнуть за локоть, и она замолчала и замерла с ошалелым видом.
- Ты хочешь вернуться! Ты возвращаешься! Од маоф фаса! - время от времени громогласно повторял «мессия», делая шаг к жертвеннику, но тут же отступал. Что-то у него явно не складывалось, не получалось. Это было заметно и по тому, как все более нетерпеливо вел себя Меркул. Кем он был в этом тандеме - ведущим и направляющим, или только руководителем «братьев»-охранников? Марина пока этого не понимала. Но у него точно имелись какие-то рычаги воздействия на Иллариона, и он ими пользовался.
Окружающая ватная пустота не исчезала, она становилась плотнее и все сильнее давила на виски.
Внезапно тело на жертвеннике задергалось, а потом снова замерло. В сгустившихся сумерках выглядело это пугающе. Сонька шарахнулась назад, едва не упала и отдавила Марине ногу, Аристарх Львович вытянул шею, напряженно всматриваясь в происходящее. Меркул громко закричал вслед Иллариону:
- Он возвращается! - но голос его пресекся, сорвался, как будто взяв слишком высокую ноту. «Мессия» обернулся, воздев руки, его губы кривились и на них выступила пена. А глаза… глаза были пусты. И сам он был пуст. Только тут Марина, наконец, поняла, в чем заключался обряд - они все вместе перекачивали свою энергию в мертвеца, пытаясь вернуть его сущность. Сущность, но не душу.
То, что лежало перед ними, могло вернуться. Но не ожить.
В этом и была разница, пропасть отделявшая действа Иллариона от того, что она видела тут вчера. «Мессия» мог дать только иллюзию жизни - тело без души, а лес и святилище сохраняли именно душу.
Где они сейчас, пугливые лесовицы, озорные духи древнего бора? Она попыталась нащупать хоть какие-то следы их присутствия, но ответа не было.
Девушка смотрела на медленно приближавшегося к жертвеннику Меркула, на почти падавшего без сил Иллариона, на покачивавшихся с закрытыми глазами «братьев». А ведь Меркул был, пожалуй, единственный из них, кто сохранил способность двигаться и действовать.
- Вставай, - глухо произнес он, подходя к камню. - Вставай, Николай. Вернись к нам.
Было видно, что тело изменилось, раны на нем до конца не исчезли, но превратились во вздувшиеся рубцы, с которых опадали коросты запекшейся крови. В сумеречном свете было видно, как напряглись его мышцы, вновь задергались ноги. Мертвец сделал попытку поднять голову. Но затем она с глухим стуком опять упала на камень. Судорожные движения продолжались ещё некоторое время, затем прекратились - на этот раз, окончательно.
