Родион проснулся на рассвете – от нелепой, фантастической мысли. Наверно, ее породил сон, который ему удалось оборвать в момент наивысшего ужаса. Так всегда бывает: будто некий добрый демон сновидений тебя хранит, и ты не можешь не только умереть, но даже по-настоящему испугаться во сне.
Снился кошмар: Родиона преследовала статуя, белая обнаженная скульптура по типу греческих богинь, мраморная – он видел близко прожилки минерала на ее руке, словно схему кровеносных сосудов. Он убегал, пересекая улицы и площади, над крышами плыла луна, он забивался в какие-то квартиры, чуланы, луна озаряла проемы окон, и вдруг, за углом, за окном, за дверью… Статуя. Скульптура. Родион просыпается, надевает халат, идет на кухню, но это всего лишь сон во сне, потому что статуя невозмутимо стоит за кухонной дверью.
– Не бойся, – говорит он сам себе. – Она неживая.
И скульптура будто слышит его слова: она дергает плечом, ссыпая каменную пыль, выбрасывает вперед руку, словно ожидая поцелуя… И тогда он опять просыпается, хочется верить – окончательно.
Где-то капает вода: не завернул на кухне кран. Комната раскачивается, притворяясь корабельной каютой. Скульптура стоит у кровати… Нет, это всего лишь покоится на крючке синий байковый халат. А кран давно пора починить.
Ранее майское утро… Часов около шести, и скоро рассвет: небо за окном высеребрилось, обстановка комнаты наполовину выступила из умершей ночи, словно барельеф из стены, твердо настаивая на том, что спать сегодня уже не придется.
Родион встал, накинул халат. Подошел к окну, распахнул створки, далеко разведя в стороны руки, и в тот же момент на реке прогудел буксир, как бы приветствуя маленького похмельного человечка, блеснувшего окном посередине высокого сталинского дома на обрыве.
Что за дикая мысль? Будто заглянул в колодец, а там, в гулкой глубине, дрожит и хохочет твое собственное отражение:
– Маша не вернулась из Москвы. Вернулась не Маша. Это какая-то другая женщина. На самом деле другая – не в фигуральном смысле. Женщина, как две капли воды похожая на Машу, которая присвоила ее документы, одежду, жизнь…
Родион прошел на кухню и там тоже распахнул окно. Засвистел чайник на плите. Чай заварился так крепко, что пить его было проблематично. В бокале болталось лицо, хотелось в него плюнуть. Не стоило брать эту последнюю четвертинку, ни под каким видом не стоило, и сегодняшний выходной (тема, победившая в вечерней борьбе мотивов) вовсе тому не оправдание.
Родион стоял у окна с бокалом в руке, из бокала шел пар. Сырой волжский ветер развевал полы его халата. На дальнем берегу висело облако тумана. Оно всегда стоит по утрам в Зеленой Роще, над Грязным затоном…
Мысль фантастическая, что-то от мыльной оперы, где бушуют страсти и рушатся сердца. Но все же, все же… Бывают же на самом деле похожие друг на друга люди. Братья и сестры-близнецы. И могут быть в реальности ситуации, когда кто-то использует сходство. Что, если действительно здесь идет какая-то чужая игра, и Маша стала одной из ее фишек?
Нет, чепуха, больные фантазии еще не совсем проснувшегося сознания. Удар кодеина, сахара – и включается мозг. Мысли, до сих пор вывернутые наизнанку, принимают удобную дневную форму. Лицо из бокала выпито. Самоходная баржа идет вверх по течению, топовые огни чертят пунктирные линии на воде.
Ясно одно: с Машей в Москве что-то произошло. Только вот она упорно не хочет говорить – что.
* * *
Родион не верил в сны как в некие сигналы потустороннего мира, зато прекрасно понимал, что сон не может явиться на пустом месте. Маша ездила на конкурс «имени Афродиты». Как еще иначе вообразить греческую богиню? Именно: мраморная скульптура.
Маша вернулась в Самару сама не своя: что-то с ней определенно случилось. Конкурс красоты, бесспорно, представлял собой опасность – мало ли кого могла встретить там его невеста? Вдруг эта встреча разрушит их маленькое счастье? Вот почему статуя во сне была агрессивной.
Москва казалась Родиону чуждым, опасным городом: отсюда – эти улицы и чуланы, квартиры и площади, озаренные бледной луной…
Словом, сон, как это и должно быть, всего лишь отражает дневные переживания. Только одна деталь – перстень с замысловатой треугольной свастикой, взялась, казалось, ниоткуда. Перстень на каменном пальце статуи был ее единственной «одеждой» и выглядел нелепо. А лицом статуя не походила ни на одну из женщин, которых Родион когда-либо знал.
Длинная нестройная вереница лиц, словно унылая очередь в театральную кассу: все утонченны и умны, все хотят насладиться высоким искусством, все чем-то похожи друг на друга. Жизнь отдельно взятого мужчины имитирует обстановку кастинга – возбужденную, игривую, и в то же время деловую, оценочную. Тишина в зале! Мы тут, знаете ли, делом заняты. Подбираем образ под идеал: вот почему все в этой очереди одного поля ягодки.
Последние четыре месяца его прошлые женщины выстроились в одну линию, как на параде планет. Лена, Инга, Марина… Маша стоит первой. Все остальные лишь робко выглядывают из-за ее плеча, из-за локона золотых волос.
