Дождь хлестал несколько дней подряд. Жестокий, немилосердный. Затонули даже старательно прорытые матушкой-мышью переходы, соединяющие норки и ведущие в случае опасности к спасительным выходам. Да и самую глубокую, надежную и такую уютную норку, вечно наполненную веселым шумом-гамом кувыркающихся шалунов братцев-мышат и шустрых сестренок. И ее тоже начинало подтапливать.
Мышата, плотно прижимаясь к своей матушке, попискивая от страха, забились в самый дальний угол, видя, как их любимая норка отсыревала прямо на глазах, и кое-где отяжелевшие от воды стены сползали вниз.
Пока матушка – серая мышь была занята тем, что, согревая своих малышей, старалась успокоить их, сжавшихся в плотный пушистый комок, комок отчаяния и страха, в это время самый юркий мышонок выбирался из норки. А чтобы от страха не остановиться на полпути, он посильнее зажмурился и проскочил, рассекая ползущий на встречу прямо в норку мутный поток. Чтобы не захлебнуться, он поднимал нос высоко вверх и упрямо пробирался к выходу в надежде, что там, снаружи, он найдет сухое безопасное местечко для всего своего семейства.
Мечтая об этом, смелый мышонок, озираясь вокруг себя, вылез наружу в надежде увидеть, где же кончается дождь. Но увесистые капли дождя часто-часто ударяли его по голове, мешая рассмотреть, где же спасительное местечко.
Конца края не было этому злодейскому ливню, но он и думать не хотел о возвращении, потому что возвратиться ни с чем было бы так обидно для него. И он решился продолжить поиск. Ловко подползая под опавшую листву, он перебегал с места на место, прячась от дождя, то под зарослями травы, то под широкими лопухами и листьями мать-мачехи или подорожника, подбадривая себя мыслями о том, что: «Не может же дождь вот так лить и лить по всему Белому Свету! И должно же где-нибудь быть теплое сухое местечко для его веселой семейки».
Так ободрял себя мышонок, пока скользил по размокшей земле куда-то вперед и вперед по королевскому парку, покинув свою родную норку, затерянную где-то среди опавшей листвы на одной из полянок старинного тенистого липового парка. Отважный мышонок мчался по липовой аллее, а высоченные чернеющие мокрые стволы, словно подпирающие грозовое небо своими растаявшими во тьме мощными кронами, и эти липы казались ему грозными великанами. И страх перед ними подгонял мышонка, так что он летел стрелой, пока вдруг не заметил, что аллея осталась позади, а густую высокую траву сменили изящные клумбы. Их стройный пестрый ряд укрывал мышонка от хлестких струй дождя, и вели они прямо к высоким мраморным ступеням. К парадному входу в королевский дворец. Тот самый, о котором столько рассказывали и матушка – серая мышь, и их бабушка – старая мышь, вместо сказок перед сном мышатам-малышам. От их воспоминаний о том, как удавалось им проскочить по недосмотру множества слуг и придворных туда во дворец – просто дух захватывало.
Он поднял мордочку, чтобы получше рассмотреть этот величественный дворец и весь сжался от ужаса, увидев огромных белых, неподвижно застывших в гордых позах людей. Казалось, дождь был им нипочем, и от этого мышонку стало еще страшнее.
И он сам перестал замечать удары холодных капель, ожидая; или удара, или нападения незнакомцев. Но ничего страшного не последовало. Эти белые истуканы, неподвижно замерев, так и стояли, не обращая внимания ни на грозовые раскаты, ни на дождь, ни на вспышки молний среди ночной темноты, ни на перепуганного мышонка. И он вспомнил и о похожих чучелах, одетых в человеческие одежды и издалека так же похожих на людей. Но там, где они, мыши, видели тех чучел, были огороды. И приходило туда все мышиное семейство, чтобы полакомиться, только что оброненными людьми семечками, бобами, сочными луковицами тюльпанов. Эти чучела, в смешных шляпах с развевающимися на ветру рукавами, те странные люди ставили, чтобы отпугивать ворон и других птиц, но кого должны были отпугивать эти огромные задумчивые истуканы. Вернее, статуи, как называла их бабушка…
Но размышления мышонка вдруг прервал звук резко открывшейся двери дворца.
Из глубины приоткрывшейся двери показалась вытянутая на улицу рука, и послышался мужской голос:
— Нет, дождь до сих пор не кончился и похоже и не собирается затихать!
Из приоткрытой двери пахнуло чем-то таким манящим и таким вкусным, что голодный мышонок, забыв об опасности, стремглав устремился туда, откуда доносились дивные запахи королевской кухни.
—Да… — продолжил, стоящий в дверях старый дворецкий:
— Такой ливень, пожалуй, не пойду домой, останусь во дворце, и переночую в гардеробной! — размышлял вслух дворецкий, мерцая в ночи золочеными эполетами и галунами. А в это время мышонок проскочил между его широко расставленных ног в красных ботфортах с пышными бантами. Подышав еще немного сырым, но свежим после ударов молний ночным воздухом, дворецкий вдохнул и плотно закрыл дверь, заперев ее на ночь на несколько засовов сразу. А мышонок, пока дворецкий гремел засовами, уж мчался по полутемным коридорам королевского дворца на запахи жареного, пареного, копченого, вареного, в сторону королевской кухни. Мелькали натертые до блеска латунные ручки, мерцала в полутьме позолота лепнины, которой были щедро украшены двери и стены дворца. То грозно, то кокетливо смотрели со стен старинные портреты доблестных предков и легкомысленных пра – пра – пра – бабушек, тетушек и кузин нынешнего короля. Нисколько не смущаясь их, играли в кости стражники, отставив к стене и украшенные чернью секиры, копья и арбалеты, пользуясь тем, что к ночи дворец опустел. Эта неожиданная опасность заставила мышонка юркнуть и спрятаться в тени составленного оружия.
