Читать онлайн полностью бесплатно Татьяна Щербинина - Дорога, которой нет

Дорога, которой нет

Перед вами третья книга Татьяны Щербининой, в которую вошли новые стихи, написанные за последние пять лет. Дорога, которой нет… Мы все идём по ней. Иногда очень хочется вернуть прошлое, своё детство и юность, ушедших от нас родителей, дедушек и бабушек, оказаться снова в большой и дружной стране, где мы росли.

Книга издана в 2016 году.

Берег

Смотрю на горячие травы и глаз не могу отвести,
мой берег заброшенный, правый, –
                              высокий, до неба почти,
как песня старинная, длинный (Россия –
                              судьба набекрень!),
лишь брёвна, да ржавая глина,
                              да тени родных деревень.
От светлого хочется плакать
                              (Кого ж тут спасёт красота?),
но красный ободранный бакен плывёт,
                              не покинув поста.
Стою на последнем пароме, смотрю на далёкий угор,
где мамин зелёненький домик, и ласточки
                              режут простор.
Я знаю: мгновенье – и снова огромный
                              потянет магнит,
песчаною низкой подковой обхватит,
                              сожмёт, полонит
тот, левый, – большая дорога, зудящая масса людей,
там тоже живётся убого, но чуточку всё ж веселей.
На палубе ветер противный, коричнево волны кипят,
смотрю и смотрю неотрывно, пока ещё можно, назад.
Штыками оставшихся елей небес охраняя гранит,
мой правый, не сдавшийся, берег,
как Брестская крепость, стоит.

Два прадеда

История – тёмное дело.
По воле судьбы у меня
Два прадеда – «красный» и «белый»,
Два сердца, два грозных огня.
Один – голоштанный Петруха,
Мечтатель, подвешен язык.
Плевались по Тойме старухи
Вослед: «Сотона, большевик!»
Смотрел он сурово и жёстко,
Но совесть, как видно, была:
Ушёл, не стерпев продразвёрстки,
На фронт из родного села
И сгинул в кипящем пространстве,
Оставив детей и жену,
«От голода и от тиранства»
У белополяков в плену.
Второй не рассказывал байки.
С холодным азартом в глазах
Лупил комиссаров нагайкой
Упрямый уральский казак
И также безвременно сгинул
В степи, посреди ковыля,
Прадедушка Фёдор Щербинин –
За веру, за Русь, за царя.
Не знаю я, кто из них прав был.
Теперь до скончания дней
Два прадеда – «белый» и «красный» –
Отчаянно спорят во мне.
Свинцом да железом калёным
История нам воздаёт.
Свеча у разбитой иконы.
Россия. Семнадцатый год…

По дороге в Тойму

Кусочек лакомый – земля
лежит на блюде.
Не плачь о брошенных полях,
поплачь о людях.
Не одолела их война,
жизнь не сломила.
Остались только имена:
Иван, Людмила.
В траве осевшие кресты
без всякой веры,
ушедший в землю монастырь,
высокий берег.
А мне всё блазнится: форсист,
душа наружу,
в деревне русской гармонист
поёт «Катюшу».

Время песка

Это время песка, изумрудных больших стрекоз,
время нежного ветра и лютиков золотых.
С вечернего неба белый капает воск –
или просто бабочки у воды?
Голос кукушки – чётко, издалека,
спокойный, сладкий, словно небытиё.
Слишком быстро мелеет эта река,
а с нею – сердце твоё.
Всё громче стрекочут в полдень цветы,
вышивают ромашки скромный узор.
Здесь страдали предки, но хочешь ты
быть счастливой – наперекор.
И пока заката горит стрела,
идёшь по песку в купальнике чуть сыром.
Зеленоглазый овод вьётся вокруг бедра,
опьянённый твоим теплом…

«На берегу медлительной реки…»

На берегу медлительной реки
Ловлю мгновенья северного лета.
Стрекочет полдень. Травы высоки.
А завтра день – такой же, как и этот.
На берегу медлительной реки
Застывшие, как бронзовые Будды,
Два местных Чингачгука – рыбаки,
Забывшие о времени как будто.
На берегу медлительной реки
Скользят стрекозы у моей руки.
Течёт в прохладном зеркале молчанье.
Спят облака, упавшие на дно.
Повсюду и во всём растворено
Свободы равнодушное дыханье.

Вечер коня золотого купает…

Вечер коня золотого купает,
Ласковый слышится плеск.
Берег высокий. Вода голубая.
Белые камни небес.
Тёплая темень укутала ручей.
Ветер уткнулся в траву.
Мягкими иглами трогая тучи,
Древние пихты живут.
Мне б искупаться в ромашковом море,
Ясной умыться росой.
Снова стоит на знакомом угоре
Девочка с рыжей косой.
Детство моё где-то рядышком ходит,
Память – черёмухи вкус.
Дедушкин домик. Забытый колодец.
Чёрной смородины куст.
Кто же тихонько меня окликает?
Ягоды тают в руке.
Вечер коня золотого купает
В светлой небесной реке.

Дядя Саша

Там, за тёмной лесною гривой –
Позабытый «банный проспект»,
И лихачит, грохочет «Нива»
На дороге, которой нет.
На совхозных лугах усердно
Дядя Саша ставит стога,
Деревенский последний фермер,
Сын солдата, фронтовика.
Лето с каждым июлем жарче!
Дядя Саша к жаре привык.
Старый конь по имени Мальчик,
Два телёнка, корова, бык –
Больше нечем вроде бы хвастать.
А в округе дома пусты.
Незабудковой свежей краской
Скромно выкрашены кресты.
Над крестами шумят деревья,
И совсем не пугает смерть.
Чисто выкошена деревня –
Любо-дорого посмотреть!
Постояло бы только сухо,
Только б дождики не пошли…
Раскрасавица дочь Надюха
Укатила в Северодвинск.
Одинокий моргает бакен,
А моторки не тарахтят.
Здесь нельзя завести собаку –
Непременно волки съедят.
Здесь зимою тоскливо, скверно…
В непроглядную смотрит тьму
Дядя Саша – последний фермер.
Дай-то Бог здоровья ему.

Дикие девяностые

Память крючьями острыми
Тащит в объятия тьмы.
В дикие девяностые
Лиха хлебнули мы.
Речи лились заманчиво,
Крылья росли дерзки.
Но уходили мальчики
После Чечни в братки.
Ваши «морали» – мелочи.
Бизнес доступен всем!
Стройные интердевочки –
Члены ВЛКСМ.
Мельницы били крыльями
В наглой своей красе.
Разом деревни вымерли.
Встали заводы все.
Ваучеры песочные,
Громкие имена.
Сумочки-то челночные
Помнишь, моя страна?
На следующую страницу
Ваши рекомендации