Предисловие к третьему изданию[1]
В настоящее время излишне говорить о том, какое важное значение при теперешнем направлении исторических работ получает изучение домашнего быта, житья-бытья отживших поколений. Выводы науки, даже события современной жизни с каждым днем все больше раскрывают истину, что домашний быт человека есть среда, в которой лежат зародыши и зачатки всех так называемых великих событий его истории, зародыши и зачатки его развития и всевозможных явлений его жизни, общественной и политической или государственной. Это в собственном смысле историческая природа человека, столько же сильная и столько же разнообразная в своих действиях и явлениях, как и природа его физического существования. Ее естественная, непосредственная сила не раз обнаруживалась и постоянно обнаруживается во всех случаях, когда думают действовать на нее путем внешнего, механического принуждения. Государственные и административные реформы, политические опыты в перестройке народного быта никогда не удавались, если в них не было ничего сродного и соответственного требованиям и потребностям этой природы. В этом отношении мало помогали не только жестокие принудительные меры, но даже и время; по крайней мере, в иных случаях целые столетия проходили почти без всякого успеха для настойчивости реформ, и дело если и не оставалось в прежнем положении в силу жизненной изменяемости, то принимало совершенно неожиданный исход, вовсе не отвечавший предположенным целям и намерениям. Наша история представляет самое убедительное доказательство необыкновенной силы и живучести непосредственных народных элементов жизни и даже самых форм, в которых эти элементы выразились. Так, более полутораста лет мы находимся под влиянием непрерывных реформ; очень многим, и к добру, мы воспользовались в течение этих неутомимых перестроек; многое вошло в нашу плоть и кровь; но неизмеримо больше остается еще в прежнем положении, и очень часто наши мысли, поступки и действия и внизу и вверху обличают в нас людей XVI и XVII столетий, так что если всмотреться и вдуматься поглубже, то нельзя будет отчаиваться в сохранности нашей родной старины даже и тем мнениям, которые убеждены, что с реформою Петра все старое погибло и что поэтому развитие наше идет будто бы криво.
Народная жизнь не поддается механическим тискам; она отвергает все, что несродно и несвойственно ее природе; путь, по которому она усваивает себе хорошее и дурное, есть путь физиологический, а не механический. Сила народного быта есть сила самой природы, и, чтобы с успехом руководить ею, направлять в ту или другую сторону ход ее развития, чтоб с успехом служить ей, как обыкновенно говорят, для ее счастия и блага, необходимо прежде хорошо и подробно узнать ее свойства, внимательно прислушаться к ее требованиям, узнать непосредственные родники ее жизни, всегда глубоко скрытые в мелочных и многообразных бытовых условиях. Конечно, удовлетворить таким запросам очень трудно, и тем более что наука не слишком давно обратила надлежащее внимание на эти запросы и не успела еще подготовить достаточно материала для их разрешения. Здесь требуются самые мелочные и кропотливые, в полном смысле микроскопические, наблюдения и исследования, которые в большинстве случаев не представляют никакого блеска, а следовательно, и благодарности в своих выводах и результатах. Но предмет так важен, что за трудностию и неблагодарностию работы нельзя откладывать его разъяснения. Мы полагаем, что от его обработки вполне зависит не только правильное понимание своей истории, но и самый способ ее изложения. У нас особенно настоятельна обработка бытовой истории – истории внутреннего развития, домашних дел и отношений народа, – словом, истории народного житья-бытья, потому что наша история, по случаю слабого, почти ничтожного развития исторической личности, представляет самый наглядный пример народного развития из непосредственных, природных или, вернее сказать, первобытных начал жизни. Интерес к нашей политической истории слаб и бледен и потому, может быть, очень часто возбуждает незаслуженные, впрочем, упреки и нарекания работам наших историков. Как ни стараются в иных случаях подогревать его взятыми напрокат идеями западной истории, дело вперед не подвигается и распространяет только в обществе ложные и обманчивые понятия и представления о нашей древности.
Интерес нашей истории заключается по преимуществу, как мы сказали, в непосредственном физиологическом росте нашей цивилизации, в отсутствии именно тех элементов, которые двигали развитие на Западе, и в присутствии таких, которые сближают нас больше с Востоком, т. е. вообще с народами, не касавшимися в своем развитии того богатого наследства древней образованности, каким воспользовались народы западные. Мы не получили этого наследства, не попали в эту цивилизующую школу веками выработанных начал умственного и общественного развития. Мы, напротив, очень долго росли, как цвет сельный, на степной воле, оставленные самим себе, как тот любимый герой наших сказок, обойденный, загнанный братьями, обделенный отцовским наследством, в лице которого народ инстинктивно рисует собственную долю. Собственными силами и разумом самой жизни, медленно и тяжело мы созидали свою самостоятельность. Нам отказала в помощи даже сама природа, и в то время как европейские народы, двигаясь поступательно к западу, всюду встречали не только богатство естественных условий, но даже, как, например, среди племен Америки, значительную долю гражданского развития, – мы, принужденные двигаться по глубокому северу на восток, встречали на пути те же непроходимые леса, неоглядные тундры и степи и скудные начатки цивилизации, перед которыми первенствовало даже наше слишком молодое еще развитие. Сколько же внутренней силы и жизненности народного духа нужно было для того, чтобы выйти непобежденным из таких враждебных условий жизни, чтобы наконец стать твердо и мужественно среди народов, более счастливых и несравненно более богатых и дарами естественных условий, и дарами человеческого развития. В этой-то силе и жизненности и заключается смысл нашей истории. Но раскрыть этот смысл одною политическою стороною нашего прошедшего невозможно, ибо, кроме того, что это все-таки одна только сторона, у нас вдобавок она еще сторона слишком бледная. Для подробного уяснения и сознательного понимания своей исторической доли нам необходимо с особенным вниманием углубиться в изучение внутреннего народного развития, которое в своих последовательных ступенях представит несравненно больше интереса и несравненно правдивее расскажет нам нашу родную быль.
