Дети могильщика были настоящими хулиганами.
Они гоняли кур по соседским дворам, размахивая палками, как мечами, и крича, что это чудовища превратились в птиц. Убегали в поля и возвращались с губами, перепачканными соком ягод, с хрустом перемалывая семечки крепкими зубами. Скакали по дому, врезались в стены и сломали одну из ложек любви[1], вырезанных их отцом. А однажды впрягли свинью в тележку и носились по деревне, испуская вопли страха вперемешку с восторгом. Почти все сходились во мнении, что у старшей и единственной на тот момент в семье дочери на уме одни проказы, да и младший брат от нее не отставал.
– Они угомонятся, – говаривала хозяйка постоялого двора Инид. – В детях, растущих в таком тесном соседстве с Аннуном[2], не может не быть хотя бы искры буйства. Их родители слывут порядочными людьми. И дети станут такими же.
– А не станут, – подхватывал Хивел, – так из девчонки получится отличный новобранец для армии кантрева[3].
Отец сорванцов рыл могилы, и когда вечерами приходил домой, под его ногтями виднелась земля, а сапоги были в грязи. Если в деревне никто не умирал, он пропадал в лесах и возвращался с грибами, кислицей и всевозможными ягодами. Семья никогда не была богата, но стол ломился от вкусной снеди. Мать вела книги расходов, общалась с плакальщиками и сажала по краям кладбища дрок, чтобы защититься от магии.
При всей свободе, которой пользовались дети, одно правило они знали твердо: идти в лес за отцом нельзя. Они следовали за ним до тени, которую отбрасывали деревья на каменистую почву, а потом отец поднимал руку с растопыренными пальцами, прощаясь и запрещая идти дальше одним-единственным жестом.
Дети слушались – поначалу.
– Что ты делаешь? – спросил брат, увидев, что сестра шагнула под навес ветвей.
– Хочу увидеть лес.
Брат потянул ее за руку, но она отмахнулась.
– Нельзя, – напомнил он. – Нам не разрешают.
Но сестра не слушала его.
Лес был прекрасным, заросшим густым папоротником и пышным мхом. Сперва все шло хорошо. Девочка срывала лесные цветы и вплетала в свои спутанные волосы. Попыталась поймать в ручье рыбешку. Смеялась и играла, пока не спустился вечер.
Подкрадывалась темнота, пробуждались твари.
Темная фигура застыла неподалеку, наблюдая за девочкой. На миг ей показалось, будто это отец. Незнакомый человек был рослым и широкоплечим, но с чересчур узкой талией и запястьями.
А когда он подошел ближе, девочка поняла, что это вовсе не человек.
И никак не мог им быть – с голыми костями лица, ощеренными зубами и пустыми провалами глазниц. Девочке уже случалось видеть трупы, но их всегда бережно заворачивали в чистое полотно, а потом опускали в землю. Они были мирными. А эта тварь медленно передвигалась под тяжестью доспехов, на поясе у нее висел меч. И она смердела.
У девочки мелькнула смутная мысль схватить какую-нибудь ветку, чтобы было чем отбиваться, но ее сковал страх.
Нежить подобралась так близко, что девочка видела мелкие щербины и трещинки на ее костях и черноту на месте выпавших зубов. Тварь встала на колени перед девочкой, не сводя взгляда пустых глазниц с ее лица. Притянула ее к себе.
И сделала вдох. Прерывистый сильный вдох сквозь зубы, словно пыталась ощутить вкус воздуха.
Девочку трясло от ужаса. Им был пропитан каждый миг.
Нежить отстранилась, склонила голову набок в безмолвном вопросе. Потом поднялась на ноги и устремила взгляд куда-то за спину девочки. С судорожно бьющимся сердцем девочка оглянулась через плечо.
В нескольких шагах от них стоял отец. В одной руке он держал корзину с лесной зеленью, другой поудобнее перехватывал топор. Угроза была невысказанной, но несомненной.
Нежить отступила, а девочка по-прежнему дрожала так сильно, что не могла выговорить ни слова. Отец упал перед ней на колени, проверяя, не ранена ли она.
– Я же говорил тебе не ходить за мной.
На ее глаза навернулись слезы.
– Смерти не стоит бояться, – сказал он, – но и забывать о ней не надо. Нужно осознавать ее.
– Так это была она? – спросила девочка. – Настоящая смерть?
Отец положил ладонь ей на плечо.
– Дом костей, – ответил он. – После смерти они задерживаются на этом свете. Вот почему деревенские не тревожат лес.
– Но ты же сюда ходишь, – возразила она.
– Да, – подтвердил отец. – Тем из нас, кто по долгу своего ремесла имеет дело со смертью, все это знакомо. Я их не боюсь, и тебе незачем, если знаешь, как найти путь в лесу.
Она вгляделась в чащу деревьев, ветки которых оплетал туман, – на лес опускалась ночная стылость. Девочка уже не боялась – скорее, в ней пробуждалось чувство, схожее с радостным предвкушением.
– Научишь меня? – спросила она.
Отец улыбнулся и взял ее за руку.
– Я тебе покажу. Но наберись терпения и не сдавайся.
Два года он показывал ей, как находить тропы среди деревьев, где водятся кролики, как отличать сладкие ягоды от ядовитых. И никогда не расставался с топором. В те дни, когда они не ходили в лес, он брал ее на кладбище. Она училась разбивать верхний каменистый слой почвы, заворачивать тела в саван, отдавать покойным последние почести.
