Эллен Стрейкер сидела за маленьким кухонным столом в жилом трейлере производства компании «Эйрстрим», прислушиваясь к ночному ветру, стараясь не слышать странные скрипы, которые доносились из плетеной кроватки для новорожденного.
Высокие дубы, клены, березы покачивались в темной роще, где припарковался трейлер. Листья шуршали, как накрахмаленные черные юбки колдуний. Ветер слетал с затянутого облаками пенсильванского неба, проталкивая августовскую темноту сквозь деревья, мягко покачивая трейлер, постанывая, нашептывая, вздыхая, пропитанный запахом надвигающегося ливня. Он подхватывал перемешанные звуки ярмарочного шоу, благо находились шатры и павильоны неподалеку, отрывал их друг от друга, словно листочки бумаги, а потом бросал в сетчатый экран, вставленный в открытое окно над кухонным столом.
Несмотря на несмолкающий голос ветра, Эллен все равно слышала этот нервирующий шум, доносящийся из детской кроватки, которая стояла в дальнем конце двадцатифутового трейлера. Поскрипывание, потрескивание, сухое шуршание, хруст. Чем больше она прилагала усилий, чтобы отсечь эти звуки, тем громче и отчетливее их слышала.
Она испытывала легкое головокружение. Возможно, начало действовать спиртное. Обычно она пила мало, но за последний час уговорила четыре стопки бурбона. Может, и шесть стопок. Она не помнила, сколько раз подходила к бутылке, три или только два.
Посмотрела на свои трясущиеся руки и задалась вопросом, достаточно ли она выпила, чтобы что-то сделать с ребенком.
За окном полыхнула далекая молния. От темного горизонта долетел раскат грома.
Эллен медленно перевела взгляд на детскую кроватку, стоявшую в тени у изножия кровати, страх, который охватывал ее, постепенно уступал место злости. Она злилась на Конрада, своего мужа, и злилась на себя за то, что влипла в такую вот историю. Но больше всего злилась на младенца, потому что младенец был отвратительным, наглядным свидетельством ее греха. Она хотела убить эту тварь… убить, похоронить и забыть о том, что оно вообще существовало… но знала, что должна достаточно выпить для того, чтобы лишить жизни ребенка.
Эллен подумала, что уже достигла требуемой кондиции.
Не без труда она поднялась и направилась к кухонной раковине. Вывалила наполовину расплавившиеся кубики льда, включила воду, помыла стопку.
Хотя струя воды с грохотом разбивалась о металлическую раковину, Эллен все равно слышала младенца. Слышала, как он шипел. Слышала, как перебирал маленькими пальчиками по плетеным стенкам, пытаясь выбраться из кроватки.
Нет. У нее слишком разыгралось воображение. Не могла она слышать этих звуков за грохотом льющейся из крана воды.
Она закрыла кран.
На мгновение трейлер заполнила абсолютная, могильная тишина. Потом она вновь услышала ветер, который на этот раз донес и отчаянный автомобильный гудок: на трассе кто-то то ли требовал, чтобы ему уступили дорогу, то ли выражал недовольство по поводу того, что дорогу ему не уступают.
А из кроватки доносилось поскрипывание.
Внезапно младенец вскрикнул.
Грубо, резко, издал вопль раздражения и злобы. Потом замолчал. На несколько секунд застыл, не шевелился, после чего из кроватки вновь послышались эти странные, неприятные звуки.
Дрожащими руками Эллен положила в стакан несколько кубиков льда, добавила пару порций бурбона. Она не собиралась больше пить, но крик ребенка, словно мощный тепловой выброс, сжег алкогольный туман, который окутывал ее. Она разом протрезвела, а с трезвостью пришел страх.
Хотя ночь выдалась жаркой и влажной, Эллен трясло.
Она уже не могла убить ребенка. Более того, ей недоставало храбрости даже для того, чтобы подойти к кроватке.
«Но я должна это сделать!» – подумала она.
Вернулась к диванчику, на три четверти охватывающему кухонный стол, села и маленькими глотками принялась опустошать стакан, чтобы вернуть храбрость, приходящую с опьянением, единственный вид храбрости, который был ей доступен.
«Я слишком молода, чтобы нести такую ношу, – думала она. – У меня нет для этого сил. Я это признаю, у меня просто нет для этого сил».
В двадцать лет Эллен Стрейкер была не только слишком молода, чтобы попасться в ловушку того безрадостного будущего, которое теперь лежало перед ней, но и слишком красива и жизнерадостна, чтобы приговорить себя к такой ответственности. Стройная, фигуристая девушка-женщина, она была бабочкой, которая еще не имела шанса расправить крылышки и продемонстрировать их великолепие. Темно-каштановые, почти черные волосы так хорошо гармонировали с темно-карими, почти черными большими глазами. Естественный румянец щечек отлично ложился на смуглую кожу. Прежде чем выйти замуж за Конрада Стрейкера, она была Эллен Терезой Марией Джавенетто, дочерью симпатичного италоамериканца и очаровательной, с лицом Мадонны, италоамериканки. Ее национальные корни определялись не только средиземноморской красотой: она обладала редким даром находить радость в мелочах, встречала людей с улыбкой и открытым сердцем, как это и свойственно итальянцам. Такая женщина по определению должна жить легко и весело, наслаждаясь танцами и вечеринками. Но в первые двадцать лет жизни смеяться Эллен приходилось нечасто.
