– Доброй ночи родная.
Пожелал муж жене, поцеловал спящую дочь в детский наивный лоб, и вышел за порог. Мэл всегда проделывал эту процедуру именно в начале второго ночи, так как считал, что полиция с этого часа начинает испытывать отвращение от своего труда и становится медлительней. Что сказать… необъяснимое явление. Но проверенная закономерность и собственный опыт парня, как и тот факт, что Мэл до сих пор пребывал на свободе, железобетонно являлись доказательством сей несуразности.
Оказавшись на улице, Мэл достал мобильный телефон и набрал своему приятелю, который ответил с первого же гудка. Мэл любил его за это. В динамик телефона ворвался жуткий шум в сопровождении громкой музыки и если бы мужчина вовремя не отвел мобильник от уха, то возможно бы оглох на неприличное время, что человек его профессии позволить себе просто не мог.
– Ну что! – крикнул он наигранным бодрым голосом. Смотрю, ты уже проснулся. Ты готов?
На другом конце линии музыка смолкла, но стало слышно странное двойное чавканье и что-то в этом звуке Мэлу показалось знакомым.
– Не-а, я не спал, – ответил мужской голос. Он явно что-то ел, – я только из клуба, вот еду к тебе.
Разобравшись с одним звуком, Мэл прислушался ко второму; что-то булькало и хлюпало. Он улыбнулся, и выдавил из себя риторический вопрос. – Ты не один я так понял?
Повисло недолгое молчание. Затем протяжное мычание.
– Ммммммда!
Опять молчание. – Извини, что ты сказал?
Мэл улыбнулся ещё шире. – Да ничего. Сколько лет знаю тебя чувак, ты нисколько не меняешься.
Раздался легкий удовлетворённый смешок, и следом женский голос, Мэлу показалось что-то требующий.
– Ладно, я через десять минут у тебя, – отрезал Гиб. Походи пока вокруг дома покури, обдумай все. В этот раз мы идём на рисковое дело, это будет вила одного моего богатого знакомого. Он вдруг резко замолчал. – Ладно, жди меня.
Прохладный ночной ветерок обдавал лицо Мэла почти с полчаса, пока не приехал его друг, Гибсон. Сладкий ментоловый запах гуляющий по салону автомобиля веял с примесью табака и недавнего секса, о чем Гиб не замедлил похвастать, как только дверь машины отворилась.
– Вот это штучка! – сказал он, как всегда неудачно парадируя кавказский акцент. Э–э, че–е, – передразнил его Мэл, садясь в машину. Когда ты уже возьмёшься за голову?
Привычку так произносить слова Мэл перенял у Гибсона за долгие года дружбы, но после того как жена сделала ему тонкое замечание сказав: бедненький может тебя врачу показать; в присутствии семьи он перестал так выражаться. Но рядом с другом это было сделать сложнее.
Оставалось лишь покончить с куревом, и, Мэл надеялся, что это будет последнее их дело, на которое они идут.
– Зачем мне браться за голову? – спросил Гибсон, намеренно поставив ударение на «е», что бы получилось «э!». Ведь для этого есть шкуры…
Порядком, подустав слушать похотливый бред, Мэл вернул разговор в нужное русло, – ну, что, куда мы? – спросил он, выбрасывая бычек в окно.
– Ооо, братуха! – протянул второй. Гибсон считал, что этой фразой можно зарядить любую ситуацию подходящим и правильным настроем, будь то важная встреча или будь то как вчера у него дома: О, братуха! Мэл сидел в кресле, когда в комнату вошел Гибсон и сказал это. Сидевший напряг все свое внимание, готовясь к чему-то важному, когда услышал – братуха, наконец, я посрал! Гибсон умел играть на нервах так же искусно, как Бартоломео Кристофори играть на пианино; невероятно виртуозно.
Но теперь ситуация была более волнительной и Гибсон с важным видом поднял вверх палец:
