– Ты только погляди, Алекс, что они тут пишут. Заголовок, значит, такой: «Река Айеройоки – приманка для самоубийц?».
Вонючка Билл подцепил уголок газеты толстым, испачканным в майонезном соусе пальцем и, тщательно расправив помятый серый лист, принялся декламировать:
– «Администрация Выборгского района выражает серьезную озабоченность проблемой участившихся самоубийств на реке…»
Он выдержал паузу, дабы убедиться, что его коллега, хоть и нехотя, обратил на него внимание, и продолжил:
– «Только за последний месяц текущего года было зафиксировано 12 случаев суицида. По официальным данным, общее число утонувших с начала летнего сезона – 54 человека – выросло в два раза по сравнению с прошлым годом. Как сообщили в пресс-службе УМВД Ленинградской области, признаков насильственной смерти на телах не обнаружено…» – Вонючка Билл сощурился, пытаясь разобрать текст под жирным соусным пятном. – «В беседе с нашим корреспондентом доцент кафедры психиатрии Северо-западного медицинского… так… высказал мнение о неблагоприятном влиянии сезонного расстройства на самочувствие населения. „Согласно мировой статистике, жители северных широт в период короткого светового дня расстаются с жизнью чаще“, – пояснил он».
– Да, где-то я читал, что в темное время суток человек более креативен… – негромко пробормотал из-за соседнего стола тот, к кому была обращена речь.
Вонючка Билл, видимо, не расслышал шутки или не понял ее.
– Так, что тут еще любопытного? А, вот: «Напомним читателям, что первые позиции в списке популярных мест для сведения счетов с жизнью занимают мост Золотые Ворота в Сан-Франциско, США, и лес Аокигахара на острове Хонсю, Япония».
С наигранным изумлением он свел глаза к переносице и даже тихонько присвистнул:
– Не станет ли река Айеройоки третьей в этом списке, намекают нам газетчики, а? Что скажешь?
Доктор Алекс Джонс неглубоко втянул носом воздух, в очередной раз находя подтверждение, что Билл неспроста носит свое прозвище, и медленно повернулся на крутящемся стуле в его сторону, не без усилий изображая заинтересованность на скучающем лице.
– Это вчерашние «Ведомости»1? – спросил он.
– Какие «Ведомости»? – возмутился его невнимательности Билл. – Река еще во льду! Разве могли во вчерашней газете написать об утопленниках?
Он замолчал, крайне довольный собой, ожидая следующего вопроса. Когда секундная стрелка на больших настенных часах, служивших единственным скупым украшением лаборатории, сделала пять шажков, а вопроса не последовало, Вонючка Билл ответил на него сам.
– У меня в руках номер «ЛенинградЛайф» от двадцать третьего сентября, – важно сказал он. – Очевидно ведь, что газета не вчерашняя, иначе стала бы супруга заворачивать в нее сэндвичи.
Доктор Алекс Джонс не сдержал ухмылки при упоминании о сэндвичах, а точнее, обыкновенных промасленных бутербродах, которые «супруга» каждое утро неизменно клала Вонючке Биллу в портфель.
Настоящее имя Вонючки было Игорь Альбертович Рубин, но в студенческие годы, когда он еще не был таким лысым и обрюзгшим и, возможно, пользовался бы куда большим успехом у девушек, если бы не исходивший от него терпкий душок, никто и не думал называть его Игорем Альбертовичем. К его фамилии как нельзя лучше подходило иностранное имечко Билли, получалась презабавная кличка – Билли Рубин, и остроумные сокурсники подметили это даже раньше, чем один американский писатель – «отец» знаменитого книжного маньяка-психопата2.
Созрев с возрастом, словно французский сыр, Билли Рубин с полным правом превратился в Вонючку Билли и в заспинных разговорах оставался им по сей день, хотя недавно разменял уже пятый десяток. Весь коллектив научно-исследовательского института с энтузиазмом подхватил неблагозвучную кличку, и доктор Алекс Джонс не стал исключением, хотя никаких личных претензий к Игорю Альбертовичу как к научному сотруднику и напарнику не имел. Он даже мог бы назвать его вполне сносным соседом по кабинету, если бы жена Игоря не имела привычки приправлять его бутерброды каким-то едким соусом, который, судя по способности жирными пятнами расползаться по столам, стульям и важным бумагам, представлял собой своего рода биологическое оружие.
– Ну и чего ты за нее ухватился? – кисло поинтересовался Алекс Джонс. – Никому не интересно, о чем написано в старых газетах.
– Да? – Пухлые щеки Вонючки разочарованно повисли. – Но как же так, Алекс?! Полгода назад эти «ныряльщики» были на первых полосах всех газет.
– Не знаю, ничего подобного не слышал.
– А знаешь, что обо всем этом думаю я?
Доктор Алекс Джонс, разумеется, не знал. В сущности, ему было наплевать; мысли его в этот момент были далеко, и все, чего он хотел, это мчаться за ними вслед, по витку раскручивая тугую спираль текущих забот, желательно в полной тишине и с распахнутыми настежь окнами. От спертого воздуха лаборатории у него начиналась мигрень, наступление которой Алекс Джонс предвидел; он принял две таблетки ибупрофена, но тревожное ожидание боли лишило его всяческих сил сопротивляться навязчивому собеседнику. Вот почему он лишь неопределенно махнул ладонью – мол, продолжай.
