Я не знала, что он умеет говорить. Скрипеть – да. Это всегда пожалуйста у него. Только возьми ночью проснувшегося ребенка, чтобы покачать под тихое “шшшш” – и на тебе! Моментально проснутся под твоими ногами половицы, норовясь сыграть под аккомпанемент шипению на своих скрюченных артритом суставах. Лишь одна из них не скрипела – та, что через две половицы от дивана, на котором мы спали втроем в первый год жизни старшей дочери. Если ходить и шипеть вдоль нее туда-обратно, то можно уложить ребенка в тишине.
Он долго присматривался ко мне: новый человек. Да еще и с кричащим свертком. Как это не скрипеть по ночам? А как же соло разбитых суставов под завывание ветра?! Нет, голубушка, нет. Всегда скрипел и буду скрипеть дальше.
Заговорил он внезапно. Летом, в первый день рождения дочки, когда мы, уставшие после праздника, лежали на нашем стареньком диване в комнате мужа на втором этаже и засыпали, он вдруг шепнул:
– Спасибо!
Сон, медленно опутывающий меня, внезапно застыл от удивления. И сразу же исчез. А я лежала, затаив дыхание и боясь спугнуть волшебство.
Я поняла его “спасибо”: за звонкий смех моего ребенка, за неловкое ее первое “шлёп-шлёп” босиком по полу, за безусловную любовь к нему, за ее младенческий запах и за счастье, которое она дала.
– Не за что! – выдохнула я, спустя какое-то время.
Он улыбнулся мне в ночи.
За свою долгую жизнь он собрал много интересных историй, которые обычно рассказывает мне перед сном летними поздними вечерами, столь прекрасными в деревне Байгильдино. В этот час Озеро дышит тихо-тихо, словно опасаясь спугнуть долгожданную прохладу, бесшумно обволакивающую деревню после знойного и томного дня. Все божьи твари готовятся ко сну. Вот Старый Ондатр дозором обходит свои владения, подсчитывая новый мусор, оставшийся от рыбаков, и хмыкает: “Что там сегодня Мама обещала Девочке, когда они шли купаться? Взять и пройтись рейдом по берегу и собрать мусор?! Ну-ну…”
А вот Ужиха зовет своих детишек:
– Хватит! Хватит купаться! Солнце уже садится!
Вот Стрекоза сидит на цветке и прячется от влюбленного в нее соседа – целый день сегодня летал за ней, как привязанный. Вот Дикая Утка довольно крякает, расхваливая своих утят.
А в Доме у Озера засыпают детки, уставшие после долгого летнего дня, полного удивительных открытий. В это же время по Озеру и деревне плавно проносится легкий ветерок, обдувая каждого её жителя, словно желая спокойной ночи:
– Шшш…ссссспаааать…вссссем ссссспаааать....ссссспокоооойной ноооочи.
Удивительный этот Дом! Он стоит обособленно от других домов, хоть и в самом центре деревни. От соседей и улицы его отделяют густо посаженные деревья, служащие живой изгородью. Сразу за домом расположились баня и старый обветшалый сарай, в котором живут куры и коровы. За баней начинается и тянется вплоть до самой пасеки и омшаника с беседкой Таинственное Болото, заросшее деревьями и кустарниками, а за сараем, справа от болота, разбит большой огород с теплицей.
И здесь, сзади Дома, везде растут деревья. В огороде – яблони, вишневые деревья и грушевые. Над омшаником нависла старая черемуха, седеющая каждый май и распространяющая одурманивающий аромат на весь огород и на Заросший Пруд, что находится позади омшаника. А над беседкой распростерли свои объятия высокие тополя и липа.
Сам Дом ещё не так стар, несмотря на то что прожил целую маленькую жизнь. Он взрастил уже одно поколение детей, а его хозяева, такие молодые и звонкие при переезде, обзавелись проседью и морщинками. На его глазах мальчики превращались в мужчин, а девочка – во взрослую девушку. Пришло время – и все они разъехались, каждый пошел своей дорогой. А Дом скучал. Ждал их, высматривая своими большими окнами-глазницами, не покажется ли из-за поворота на дороге знакомая машина, и надеялся, что вдруг забегает Хозяйка, хлопоча на кухне и готовя вкусный ужин, а Хозяин соберется в магазин.
Когда дети приезжали и переступали порог, Дом, тихий до этого, будто оживал. Он и светил ярче, хлопал всеми дверьми, громко отстукивал шаги на лестнице. Он так любил этот ажиотаж: веселые крики, душевные разговоры, вечерний чай после бани. Ему всё казалось, будто он возвращается на 20 лет назад, когда дети были ещё маленькими.
Погостив пару дней, дети уезжали. И Дом снова грустил, вздыхал, скрипел по ночам отчаянно, подкладывал хозяевам памятные вещи, чтоб они погрустили вместе с ним, и теребил их сердца, наполняя тихой и светлой грустью. Вдруг скрипнет двустворчатая дверь в гостиной. Сколько раз мальчишки разбивали стекло, бегая друг за другом! Или внезапно обнаружится на самой верхней полке шкафа, что стоит в прихожей, ракушка – дочь привезла со своей первой поездки на море. Вся покрылась пылью. Надо было протереть… Или от старости порвется обивка на стульях – пора обшивать заново, стулья-то старые, еще с прошлого старенького дома. Ни с того ни с сего скрипнет ровесник стульев стол, за которым прошло столько праздников, что и не сосчитать. И много чего еще было припасено в закромах памяти Дома…
Он окончательно уверовал в то, что к нему на цыпочках, крадучись, подбирается закат его жизни.
