Тонким резцом я осторожно нанесла очередное углубление на рельефную плоскость виноградного листа. Прожилки ‒ моя любимая часть работы. Раздался стук в дверь. Такой громкий, что моя рука дрогнула, и прожилка на листе тут же превратилась в ломаную борозду.
‒ Входи, мама, ‒ я повысила голос, чтобы она услышала меня, откинулась на стуле и с выдохом посмотрела на виноград. Теперь придется срезать верхний слой кости, чтобы все убрать.
Мама распахнула старую реечную дверь так резко, что та отскочила от стены, в которую врезалась, и стала совершать обратный путь к проему, подрагивая и резонируя хлипким каркасом.
‒ Кейра, ты нужна мне. Сейчас же. Или я кого-нибудь убью голыми руками.
Она подошла к моему рабочему столу и уперлась кулаками в широкую талию. Через ее плечо было переброшено полотенце, щека осталась испачкана мукой. Мама стояла, сжав губы, а ее глаза метали молнии.
‒ Что случилось? ‒ спросила я.
Она мелко потрясла головой, давая понять, что пока не может говорить, и повелительно указала мне пальцем на табурет перед зеркалом.
Я оставила резцы, подошла к табурету и села на него. Мама встала позади, сняла упругую ленту с моих волос, и они, лишившись ограничений, мягко рассыпались своим большим объемом в разные стороны. Мама погрузила руки в локоны, расправляя их. И наконец выдохнула с облегчением, испустив стон, похожий на звук утоления жажды.
Зеркало находилось у распахнутого окна, и поток теплого воздуха принес с собой запахи цветущих апельсинов, миндаля и южных лип, которые мы посадили не так давно. Из сада доносился визгливый смех близнецов. Со второго этажа их было слышно так же хорошо, как если бы они находились совсем рядом.
‒ Легче? ‒ спросила я, глядя в зеркало на то, как мамины черты лица расслабляются, как она упорядочивает локоны, вытягивает их и расправляет.
‒ Да, легче. Обожаю твои волосы, Кейра. Это просто дар богов. Ты только посмотри.
Она вытащила одну прядь, оттянув ее в сторону на всю длину. Для этого маме пришлось полностью выпрямить руку. Вчера я вымыла голову и нанесла на локоны масло из местных абрикосов. Мои волосы обычно впитывали его, как сухая земля долгожданный дождь. Но масло стало слишком дорогим, чтобы часто позволять его себе. Теперь каштановая прядь блестела на солнце, завиток налился тяжестью и пружинил. Мама покачивала его конец, а середина подпрыгивала вверх-вниз, как детская веревочка для игр, которую держат с двух сторон. Я смотрела в зеркало, наблюдая за тем, как быстро мама успокаивается. Мои волосы действовали на нее гипнотически, как на некоторых людей действует опускание рук в песок или в мелкую речную гальку, когда тактильные ощущения забирают на себя внимание и напряжение.
‒ Кейра, я не знаю, что будет со мной, когда я отдам тебя замуж.
‒ Я пока совсем не собираюсь замуж, мама.
‒ Но когда-нибудь это произойдет. Что я буду делать без тебя и твоих волос? Думаю, я начну убивать, ‒ спокойно сказала она.
‒ Скажи мне, что случилось?
‒ Дай мне еще немного времени.
Она собрала большой объем волос в высокий хвост, подняв его над моей головой. Затем сказала «нет», отпустила, и волосы снова посыпались в разные стороны.
‒ Ты не против косы? ‒ спросила она.
‒ Моя голова в твоем распоряжении.
Мама стала разделять волосы на три большие пряди, а затем, будто вспомнила о чем-то и обернулась через плечо на мой рабочий стол.
‒ Кейра, я ворвалась к тебе как сумасшедшая. Ты занималась резкой? Я ничего не испортила? ‒ встревожилась она.
‒ Нет, все в порядке, ‒ спокойно ответила я. Мама покосилась на меня в зеркало, отпустила волосы и подошла к столу.
‒ Кейра Шивада, ты совсем не умеешь врать. Это не очень хорошо для женщины, скажу я тебе.
Она склонилась над столом и издала стон.
‒ Виноград… ‒ мама печально протянула последний слог. ‒ Я так ждала, когда ты завершишь эту работу! И теперь она испорчена! Что за ужасный день?
Ветка винограда, вырезанная из кости, плелась по деревянной шкатулке. Сегодня я собиралась закончить ее.
‒ Мама, ты слишком остро на все реагируешь, ‒ сказала я, сидя на табурете перед зеркалом и глядя на свое отражение. Этим я показывала ей, что жду ее скорейшего возвращения.
‒ Я реагирую соответственно ситуации! Кейра, среди рух осталось очень мало резчиков, а еще меньше осталось тех, у кого руки растут из нужного места! Каждая такая работа ценна! А теперь лист испорчен!
‒ Мама, я исправлю это, ‒ твердо и спокойно сказала я. ‒ А теперь иди сюда и вернись к волосам, пока у тебя не начал подрагивать глаз.
Мама застыла над шкатулкой в согнутом положении. Затем повернула ко мне голову и рассмеялась. После чего подошла, грозя мне по дороге пальцем, и снова взялась за мои волосы.
‒ Это у тебя от отца, ‒ сказала она с гордой улыбкой. ‒ Эта бессовестная черта ‒ вот так вставить подходящее слово, чтобы рассмешить меня.
‒ Я говорила серьезно.
‒ Ну да!
Мама стала плести косу, улыбка постепенно сходила с ее лица. Я видела, что она почти готова говорить.
‒ Итак… ‒ подтолкнула я ее к началу рассказа. Она молчала не меньше минуты, прежде чем начать.
‒ Вэйлонд, старый безмозглый осел, продал мои горшки, кувшины и тарелки на рынке за бесценок. Сейчас он принес вырученные деньги, взяв себе то, что ему причитается за продажу. И отдал мне выручку, если ее вообще можно так назвать! Я думала, сверну его тонкую цыплячью шею. Знаешь, что он сказал мне? «Это ведь лучше, чем ничего! Не стоит твоим горшкам пылиться в амбаре! Хоть какие-то, но деньги!»
