Первой, с кем я познакомился в этом дворе, была немецкая овчарка.
Собака бегала за забором соседнего дома, разнюхивая и выкапывая лапами ямки. Выгребала из них старые кости, но не грызла их, а, обнюхав, подталкивала носом обратно в ямку и небрежно задними лапами забрасывала мягкой рыхлой землёй.
Я оглянулся – не далеко ли я отошёл от нашей половины дома, где мы поселились – и подошёл к забору.
Овчарка подбежала и, наклонив голову, внимательно рассматривала меня.
Я присел на корточки и просунул в щель палец. Собака игриво отпрыгнула назад и чихнула. Потом осторожно подошла и лизнула палец.
– Она может откусить палец, – раздался за моей спиной голос девочки, – она очень злая!
Девочка была старше меня и уже ходила в школу. У неё были красивые большие глаза и чёрные вьющиеся волосы.
– Я Поля, – по-хозяйски произнесла она. – А ты новенький?
Я в ответ кивнул.
– Я знаю, вы вчера приехали. У тебя есть папа и мама и две сестры. Верно?
– Верно.
– Ладно. – Она выставила ладошку перед собой. – Хочешь пойти со мной на похороны?
– На какие похороны? Кто-то умер?
– Я не знаю кто, но знаю, что это архимандрит. Так говорили. Сегодня в соборе его хоронят. Пойдём смотреть?
– А это далеко?
– Совсем рядом, на соседней улице.
– Я пойду, если моя сестра Надя пойдёт, – не решался я.
– Она пойдёт. Я с ней уже договорилась.
…Столько слив я не видел никогда в жизни.
Два дерева росли напротив нашего входа. Под деревом стояла старая оцинкованная ванна, и чёрные сливы падали и падали в неё с глухим стуком прямо на глазах.
Сливы забирала тётя Саша и приносила нам в красивой корзинке.
Остальные, которые не попадали в ванну, собирала лопатой какая-то женщина и уносила к себе, для свиней, куда-то в глубину двора. Один раз я издалека видел, как они едят: подталкивая пятачком груду слив, они набирали их в пасть и, хлюпая, резко сжимали челюсти так, что косточки разлетались в стороны. Мне казалось, гораздо удобнее кушать шелковицу – в ней нет косточек и её можно с удовольствием посасывать.
Поля дружила с тётей Сашей потому, что тётя Саша тоже любила Полю и водила её к себе домой и показывала маленькие соломенные шляпки, которые она плела на продажу.
Шляпки были совсем маленькие, даже для ребёнка, и Поля говорила, что они для кукол.
У тёти Саши было много работы. Она всё время трудилась и лишь изредка выходила во двор и садилась на скамейку, которая стояла вдоль стены дома, и курила длинную папиросу.
– У нас живут ещё Вовка и Лида, – говорила Поля, – Вовка уехал к матери на лето, а Лидка обиделась на меня и не выходит.
– А ты читать умеешь? – спросила однажды меня Поля.
– Умею.
– В этом году в школу пойдёшь?
– В этом – нет. На следующий год.
– А я во второй уже пойду, – похвасталась она, – учительница меня только ненавидит. Оценки мне снижает. Такая дура эта Вера Николаевна! Она тут через дорогу живёт. Ты её ещё увидишь. Она виноград у тёти Саши покупает.
Мимо нас шаркающей походкой, припадая на одну ногу, прошёл худощавый пожилой человек. Левую свою согнутую руку он придерживал правой рукой.
– Смотри, – сказала Поля, показывая на него пальцем, – это инвалид. Фи, какой противный! Он вон в там живёт, – она показала на дом напротив того, где жила знакомая мне собака.
«Вжик-вжик» – насвистывала ручная пила.
– Бежим туда, – потянула меня за собой Поля, – там дядя Лёша шелковицу пилит. Гараж будет строить для мотоцикла.
Шелковица занимала всё пространство в углу двора.
Густая крона её возвышалась над всеми домами и постройками и раскинулась от сарая до глухой стены соседнего дома.
Созревшие сладкие ягоды, которые она сбрасывала, завалили весь двор и противно хлюпали под ногами, оставляя большие чернильные кляксы.
– Смотри, – шепнула Поля, – инвалид из дома вышел, пойдём к нему.
– Зачем?
– Зачем? Надо! В яичницу ему плевать будем. Мы всегда так делаем!
Я остановился, соображая, зачем это надо делать.
– Что, струсил? – Поля прищурила глаза и выжидающе смотрела на меня.
– Нет, не струсил.
– Тогда пойдём. Быстро, пока он в палисаднике копается!
Мы вбежали на крыльцо и взошли на веранду.
Лёгкий ветерок шевелил занавески на окнах.
Шмели и мухи пытались пробиться через марлевый полог, закрывающий вход на веранду. На полу, на примусе стояла алюминиевая сковородка, где жарилась яичница.
Аппетитный запах яичницы смешивался со знакомым запахом керосина.
– Тьфу! – подошла и плюнула в сковородку Поля. – Теперь ты!
Я наклонился над сковородой.
Вокруг трёх жёлтых кружков, по подгорающей кромке белка плыли пузырьки подсолнечного масла. Догоняя друг друга, они сливались в один большой пузырь, который с шипением лопался и разлетался на маленькие горячие брызги.
– Ну, давай плюй, – подталкивала меня Поля, – трус!
Я выпрямился и попятился назад.
За окном из палисадника вдоль веранды двигалась кепка. Она то слегка поднималась, то опускалась в такт прихрамывающей походке инвалида.
– Атас! – крикнула Поля, и мы выскочили во двор.
«Вжик-вжик» – работала пила.
Дядя Лёша и несколько соседей, меняясь по очереди, спиливали столетнюю шелковицу.