«Вещи и дела, аще не написаннии бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написаннии же яко одушевленнии…»
Иван Филиппов, поморский проповедник XVIII века
Воистину, достойна восхищения неизречимая мудрость Творца, создавшего всевозможные формы жизни во всей их красоте и многообразии! Нас завораживает и ласковый щебет птиц, и тихий шелест листвы, и трепетный полет ярких разноцветных бабочек, безмятежно порхающих в безбрежном океане воздуха. Мы восторгаемся бескрайними российскими равнинами и высокими Кавказскими горами, и рокотом прибоя, и плеском морской волны, игриво набегающей на берег, бесконечной глубиной голубого неба и ослепительно-белоснежными облаками на нем.
И робкий тихий ручей, и грозный бушующий водопад, и едва проклюнувшийся еще не обсохший цыпленок, покрытый золотистым пушком, и кричащий от яркого света и перемены среды обитания только что родившийся человеческий детеныш, и дождь, питающий то, чем питаются все остальные, и снег, белым ковром устилающий землю, и мягкие, теплые солнечные лучи, с нежностью ласкающие каждого из нас, – предназначены для всех, живущих на земле. На Земле.
Наши моря и горы, ущелья и равнины, пастбища и озера – все наши земли, вся Земля существовали задолго до того, как появился человек. И они надолго переживут саму память о нем.
Мы – никто. Лишь гости, странники. В соотношении с Бесконечностью наша жизнь не более заметна, чем для нас жизнь мошки-однодневки. Мошка-однодневка поступает разумнее человека, не убивая себе подобных из-за ложных идей, которые и существовать-то могут лишь в бредовых видениях.
Да… далеко еще до тех времен, когда человечество забудет войны, и все его помыслы будут направлены на сокрушение болезней и улучшение условий жизни. Далеки те времена, но мы должны к ним стремиться. Мы должны бороться против своего собственного эгоизма, прекратить убивать других или причинять им страдания.
«Война» – слово короткое. Но каковы глубина боли и отчаянья, которые она несет и сколь невосполнимы потери, которые она вызывает!
Дома, которые нас окружали, – разрушены, люди, которых мы любили, убиты… Ужасы часто приходят буднично, и порой, вопреки чешской пословице, кажется, что хуже не будет. Но с каждым днем становится все хуже и хуже. Все страшней и страшней. И страх усиливается с гибелью каждого близкого человека. Страх и за себя и за друзей, которые все еще живы.
Цикл антивоенных рассказов «Записки на манжетах окровавленной рубашки» не направлен против какого-либо народа, как не направлены против какого-либо народа произведения, рисующие картины второй мировой войны. Напротив, они проникнуты глубокой любовью ко всем народам, любовью к самому главному, невидимому герою цикла, – любовью к миру. А в роли обвиняемого здесь – только идеология превосходства одной нации над другими.
Мира тебе, читатель!
Придет время, когда трагедия, потрясшая нас, скомкавшая судьбы, поглотившая жизни, станет далекой историей. Кое-что даже попадет в школьные учебники. А кое-что сотрется из памяти. Но мы никогда не забудет событий, очевидцами и участниками которых нам довелось быть. Мы никогда не забудем наших друзей, в чью гибель долго не могли заставить себя поверить.
Мы расскажем о них своим детям.
И детям детей расскажем.
Чтобы помнили.
Пусть помнят.
Забыть – значит испытать вновь.
Наступила ночь. Одна из тех бессонных тревожных ночей, когда люди еще вздрагивали и настораживались, заслышав далекий треск автоматных очередей. Это уже потом, через несколько месяцев, люди перестанут обращать внимание не только на сухую перебранку автоматов, но и на уханье, свист и разрывы гранат, мин, ракет, снарядов и прочей подобно гадости, предназначенье которой – убивать, убивать, убивать…
Свежевыпавший ослепительно белый снег добросовестно отражал бледный серебристый свет, излучаемый огромной толстушкой-луной, которая с искренним изумлением смотрела на людей и не могла понять, почему они убивают друг друга.
Словно перемигиваясь, холодно мерцали далекие звезды, и создавалось впечатление, что они хотят сказать: «Нас – мириады, нам нет числа, но места здесь хватит всем». Они любили людей. Людям было не до любви.
Бесик Угашвили, корреспондент одной из ведущих советских газет, прибывший в горячую точку для освещения конфликта, не видел этих звезд. Он не мог их видеть. Он даже не собирался на них смотреть. У него было дело поважнее.
В репортерский блокнот друг за дружкой ложились торопливые строки: «Я стою, освещенный ярким светом электрической лампочки, и, может быть, именно в эту минуту в меня целится один из тех бесчеловечных осетинских экстремистов, которые уже привыкли проливать невинную грузинскую кровь…» Он любил опасность. Но не настоящую, а так, – чтобы потом можно было вспомнить и побахвалиться.
– Бесо! – позвал его водитель бронетранспортера, обещавший показать контролируемую грузинской милицией часть мятежного города.
Бесик торопливо сунул блокнот во внутренний карман, застегнул «молнию» куртки и забрался в пузо грозной машины. Он удобно устроился на место стрелка и довольно крякнул. Раздалось злобное урчание мотора и пятнистое чудовище двинулось.
