Внезапно на меня обрушивается понимание того, как нелепо все это выглядит со стороны. Голая спасенная девица бросается на своего спасителя, чтобы… отблагодарить, наверное. Или… господи, адреналин в крови — спонсор самых импульсивных поступков. И я ведь знала это еще до того, как демонстративно скинула с себя полотенце, представ перед практически незнакомым мужчиной в чем мать родила. Мне становится так стыдно, что, кажется, горят даже мочки ушей. Я молчу про все остальное тело. Меня как будто посадили в печку: жарко и нечем дышать. И так неудобно, как будто я прошла голой по Лас-Вегас-Стрип.
Пытаюсь медленно освободить свои пальцы, но Винсент держит их крепко. Потом поднимает выше и касается их теплыми губами. Я чувствую, но не решаюсь поднять глаза. Мне настолько неловко, что я отвожу взгляд и обещаю себе больше никогда не смотреть на этого мужчину.
— Посмотри на меня, Эли, — хрипло шепчет он у моей кожи.
Эли… так ласково. Так нежно, как будто я уже стала для него настолько близкой, что он может сокращать мое имя.
— Давай, малышка, тебе нечего бояться, — произносит Винсент негромко, вкрадчиво, с легкой хрипотцой. Хотя, когда он разговаривает, не сдерживаясь, его голос можно назвать громогласным, и он слышен в каждом уголке нашего домика, когда мы все там находимся. И мне это нравится. Такая у него особенность.
Я медленно поворачиваю голову, переставая буравить взглядом полоску песчаного берега, переходящую в траву, и наконец решаюсь посмотреть ему в глаза. Темные, словно омуты, глубокие и затягивающие. Винсент смотрит внимательно, как будто через зрачки читает мои мысли. Мне становится еще более неловко, но его прожигающий взгляд удерживает меня крепко, не давая снова отвернуться.
— Если бы ты знала, как сильно я хочу тебя, Эли, то не смущалась бы так сильно. Или, наоброт, смущалась, знай ты мои мысли. Но я не хочу так, детка, не из чувства благодарности. По собственной воле — это правильно. Когда ты трезвая.
— Я не пила, — в недоумении отвечаю.
— Я не говорю об алкогольной трезвости. Я говорю о трезвом рассудке, не затуманенном чувством избавления от возможной опасности. Когда человек находится на пороге смерти, единственный инстинкт — продолжение рода. Поэтому после всплеска адреналина всем нам хочется секса. Мы возбуждены и нам нужно поскорее направить эту избыточную энергию в нужное русло. Но я хочу, чтобы ты осознавала свои действия. Чтобы хотела меня просто так.
— Я хочу, — говорю, вкладывая в голос всю уверенность, что есть во мне. Я ведь правда хочу его. Он привлекательный, сексуальный. Господи, да он горячий, как ад.
— Давай немного остынем. Дадим себе чуть больше времени.
— Ты со всеми женщинами берешь тайм-аут? — не знаю, зачем спросила это. Как только слова вылетают из моего рта, хочется закрыть лицо ладонями, потому что оно снова начинает гореть.
Вместо того, чтобы разозлиться или нахмуриться, лицо Винсента светлеет, и на нем появляется улыбка. Обаятельная, легкая, открытая. Я завороженно пялюсь на его губы и глаза, которые искрятся весельем.
— А ты со всеми мужчинами такая дерзкая?
— О, господи, нет, — выдыхаю я, снова смущаясь. — Прости, я…
— Не извиняйся, Эли, — он тянет меня за руки, и уже через секунду я оказываюсь прижата к горячей груди. Утыкаюсь в нее носом и вдыхаю запах кожи, пока Винсент обхватывает меня и крепко обнимает. — Ты ни в чем не виновата. Разве только в том, что полезла в холодную воду одна. — Он хмыкает, вызывая мою ответную улыбку. Пусть подержит меня так подольше. Не хочу возвращаться в реальность. Мне нравится в его объятиях, в них спокойно, и в то же время они будоражат.