Четыре четы, сев в экспресс до Читы,
Тихо речи вели, ночь внемли. Дочь и ты
Смотрели на степь; пахла мятая снедь;
Падал снег. Где-то средь – ей хотелось успеть:
В аккурат, сквозь страну,
До курантов, к столу;
Бородой уколоться знакомой!
Степь за раз умял лес.
А тебе, в разум лез
Тот мертвец:
У колодца, за домом…
Декабрь сошкрябывал даты с декады1;
Солдаты в мороз (от них?) рыли окопы.
А копны волос твоих были прекрасны,
В сей час безучастный, под вечер субботы.
«Сейчас!» – крикнул конный,
вскользь за канонадой,
с лицом как с иконы.
«Кому оно надо?» –
Ты, глядя в окно, про себя, отвлечённо.
Вела диалог, забывая о чём, а
В агонии сгинул ещё один город
К полуночи, сдавшийся нечисти алчной.
А ты – заедала подкравшийся голод,
В вагоне, с дремавшей на плечике Галочкой.
«Вредно: на ночь читать
По глазам лунной тьмы.
И до алой зари
Грызть царапины звёзд.» –
Проскрипел малый альт
Твоей верлиберды,
Времён юной поры,
А затем: сон унёс.
1.
Десятилетняя ты,
Летняя дача близ Ялты,
Бриз треплет астровы банты.
Трепет. Мучные мечты.
Ножкой болтаешь, ища –
Рифму к «мо»-(рожено ложкой
Кушая) – вот уж, немножко…
Кто-то коснулся плеча.
Вновь этот рыжий злодей!
– «Я занята, не могу Ась!»
Ася молчит. Обернулась –
Мёртвый стоит перед ней.
2.
Крик. Ты проснулась – Луна.
На перине́, в дортуаре2.
Третий год Ася в футляре.
Третий год ночи без сна.
«Как ни стараясь – не станешь стара, Ась»
Слёзы. И тихо: прости…
Тьма стала меркнуть к шести –
Слева, вдруг, тень зашаталась.
Девочке слева: «Не спишь?»,
«Нет» – в ответ, басом пропойца.
Смотришь: лежит гол и рыж –
Труп супротив и смеётся…
3.
Тусклый неровный свет ламп.
Гала от скуки читала –
Ку́дряво-рыжий коала!
Поезд отстукивал ямб.
Это был сон. Просто – сон.
Ты, успокоившись стала
Перебирать всё сначала:
Дача-Сестра-Пансион…
«Что же забыла я?» – «Мам,
В поле покойник, смотри!»
Твой взор в окно, а там три
Слова: «Всё это обман».
***
Искрится кровавая вьюга
Горящих, сто тысячных глаз!
С юга.
Опухлая мгла расползлась!
Усопшим нет больше покоя!
Возросший нарост – мистицизм!
И каждому ночью, окольно
Приходят во снах, мертвецы…
Кокотка3 в колготках икок..он дивана –
Но надо! Спровадил. Вчера телеграмма:
«Суббота. Москва, Петроград – сожжены.
Мы с Галой прибудем…» – пришла от жены.
Зелёный заёрзал с икон (на кон) луч;
И воздух суконный почти улетуч-
Ился (так нельзя! но, позвольте, синкопа);
«Синод пал»;
«Сим отдан…»;
«Молчит вся Ев<ропа>!» –
Сгорали в огне заголовки газет.
Из дома в клозет4 – так я встретил рассвет.
И с образов дней, уж как семь лет седых,
На ушко мне хмель-перепе́л пел триптих:
Полно́чь. «Бомонд». Возможно пьян.
Кряхтит фагот. Её румян
Апрельский цвет и детских губ
Январский жар,
так стали мне милы за день,
что лишь задень –
ночную глубь
зальёт пожар.
Полночь. А сам
Смокну глоток. К её очам,
и в тень весов –
направлю взор,
пойму без слов,
поймав их огненный узор.
(И так и ток в них заплясал)
И как итог – покинем зал.
И ночь. Не то, чтоб новый мир,
Но дивно: с крыш стекает свет
Луны, румяня еле пыль…
Емель-поэта рвёт в кювет.
Нам подмигнёт такси. Мерси.
И вдруг, не знаю, прям, зачем,
Я брошу: «Кучер, друг, вези!
Мимо мещан-щен-ских пещер.
Туда, где свет кончает путь
И мнемози́на, растворяясь,
У сердца оголяет суть!»
Она – лишь назовёт свой адрес;
Один оставшись, сразу стих.
К утру – в гостинице. Тот стих:
«Пой муза тему небылицы.
Играй гобой в чехле времён…»
Пойму затем у «…Неба Ниццы!»
Что я – влюблён!
– Бог! О, чей блеск очей?
Треск речей, – Мы знакомы?
– Нет! Но всех богачей
Взгляд-оковы.. – О ком вы?
– ..ваш пленил! Даже Пнин –
«Кто?» – Профессор! Весь вечер
Чрез пенсне всё сверлил
(Её смех) Ваши плечи-с!
––
И в конце: вы-да-я.
Щекотливый вопрос.
…Будьте раз хоть в серьёз.И ответь..
..те – без вычур5!
Щёк отлив выдавал!
(На террасе,
из звёзд:
Марс пылал.)
Я сказал: Хорошо.
Впредь, без «вы», чур!
«Вы мне га́дки, ненавистны!
В дрожь бросает, лишь при мысли,
что чудовищу вверяла жизнь свою я.
Чуда ли ищу? Нависли
бесы в душу,
режут, душат –
месяц уж воюю.
Велика власть ваших мерзких рук,
