Родилась я в семье военного, на Западной Украине в июне 1958 года, в селе Козова Тернопольской области. Это было обычное украинское село, где стояла в то время часть отца.
У моих родителей к тому времени уже имелся сын, мой брат Сергей, четырех лет отроду. Ему то и поручили смотреть за вновь «приобретенной» сестрой. И первое, что он попытался сделать, по рассказам моей мамы, это проверить, а действительно ли живая эта «кукла», которую счастливые папа и мама откуда-то принесли в дом? Недолго думая, он указательным пальцем ткнул мне в глаз, после чего я оглушила съемную квартиру моих родителей сильнейшим воплем.
Тут же подбежали родители, сделали брату внушение, что так делать нельзя, что это вовсе не «кукла», а живая девочка, только маленькая и все у нее такое-же настоящее, как и у брата.
Брат воспринял мое появление, как некую «обузу», что особенно видно на выцветших фотографиях тех далеких лет. Позже, когда я подросла, то везде ходила за ним, как «хвост», на что он очень злился, потому что не мог в полную силу бегать с мальчишками, играть в «казаков – разбойников», очень модной в то время игре среди детей, гонять в футбол. Всюду и везде – я, со свойственной мне настырностью, упорно следовала за ним. Он гнал меня домой, играть с девчонками, жаловался на меня маме, что я везде с «пацанами» – я была неотступна.
Мама на его жалобы только разводила руками: мол, а куда я ее дену? Яслей и садика нет, а так хоть родной брат за мной присмотрит. В то далекое «хрущевское» время женщины выходили на работу через две недели после родов. Таковы были законы, «поддерживающие и оберегающие» детей и матерей.
Мама благодарила брата за заботу обо мне. Какое уж там спокойствие у матери, когда стайки недетсадовских мальчишек носились по сельским улицам, огородам, лесополосам. Присмотра за нами не было никакого. Так мы и росли друг подле друга. И я всегда чувствовала на себе неусыпный взгляд брата. Хотя и был в моей младенческой одиссее период, когда у меня была нянька. Да, да, настоящая нянька. А история ее появления в нашем доме такая.
Когда маме пришло время выходить на работу после родов, как раз после тех мизерных двух недель, иначе грозила уголовная ответственность за тунеядство, то сам собой встал вопрос: а куда же девать меня? Девать меня было некуда, так как мой четырехлетний брат вряд ли в полной мере мог взять на себя обязанности той самой няньки. Он хоть и был смышленым и ответственным ребенком, но все же не нянькой для грудного ребенка.
Вот так, ломая голову, куда меня деть, мои родители, сидели, обнявшись тихим июльским вечером на крылечке своей съемной квартиры. Мимо шла бедно одетая старушка и плакала, не тая своих слез. Отец остановил ее и спросил:
– Женщина, почему вы плачете?
Возраста она была примерно семидесяти лет, одета в длинную темную ситцевую юбку, такую же блузку и неопределенного цвета платок. Ноги были абсолютно босые и утопали в рассыпчатой, как мука, дорожной пыли. Старушка остановилась, вытерла скомканным носовым платком слезы и прошептала почти беззубым шепелявым ртом:
– Пан, выгнали меня из дома хозяева, -и заплакала с большей силой.
Отец приобнял несчастную женщину и подвел к крыльцу дома, на котором они сидели и думали, куда бы пристроить меня, их дочь, родившуюся две недели назад.
– Ну, идемте, расскажете нам все по порядку, – и усадил старушку рядом с собой на теплое деревянное крыльцо. Она оказалась посередине родителей.
Старушка поведала им свою историю. Звали ее Ганьтя. Родом она была из соседнего села. Родственников после войны у нее не осталось. Люди, у которых она работала помощницей по хозяйству последние годы, прогнали ее, потому что она стала старой: часто болела, ноги распухли и плохо двигались.
Отец спросил ее: а не осталась бы она у них няней для меня? А если родители стали бы уезжать к новому месту службы, то порекомендовали бы ее таким же хорошим людям, какими они сами были. На такое предложение баба Ганьтя согласилась незамедлительно. Идти ей все равно было некуда. Так у меня появилась няня.
Разглядывая фото той далекой поры, можно увидеть, что своим здоровьем она не интересовалась – у нее практически не было зубов. Отекшие, плохо ходящие ноги, она переставляла с трудом.
