Доктор напряженно вглядывался в экран монитора. Уж лучше бы что-нибудь сказал, но нет, лишь кряхтит и вздыхает.
Да, понял я, сразу же, как только закрылись створки «скорой», это – всё. Домой уже не вернусь, почти наверняка. Так уж не томили бы. Как только Мишка, добрый приятель, переживший множество операций, не разнёс всё это заведение до основания? Это же какой-то садизм!
Доктор достал телефон, набрал номер.
– Николай Степанович? Зайди ко мне, пожалуйста, – сказал он, – твой случай. Надо пошептаться.
Потом, обращаясь уже ко мне спросил:
– Ну вот, Денис Викторович, пару минут потерпите? Сейчас придет специалист по вашему заболеванию. Он нам всё расскажет. Потерпите?
– Конечно, – ответил я ему, – Куда ж я денусь.
Белый циферблат над дверным проёмом с медленно ползущей секундной стрелкой выводит из себя.
Мишка, вопреки всем прогнозам и рекомендациям, продолжающий быть вечным непоседой рассказывал: «Сначала, конечно, страх, паника, но стоит успокоится, научиться терпению и начинаешь жить по-новому, по новым правилам военного времени. Ведь, болезнь, это война. Испугаешься, прогнешься считай – сломался. Это не по мне».
Что же так долго? Тридцать секунд растянулись на полчаса, не меньше. Только бы знать сколько осталось! Что могу успеть. Сколько можно ждать!
Что же дальше? Всего три месяца назад за шашлычным столом, когда все уже прилично нагрузились и Мишку понесло на философию:
«Там, за чертой, пустота. Мне так кажется. Нет пропасти, нет бескрайнего неба, нет ничего».
Я тогда подумал, что он сейчас начнет толкать проповедь об искуплении грехов и праведной жизни, но ошибался. Решив ему подыграть, спросил:
– И что будет после? После того, как мы уйдем, что останется?
Мишка ответил, не моргнув глазом:
«Я думаю, что только память, только дела. Верить или нет – твое дело. Но когда веришь – легче».
Ещё четверть минуты.
«Не скреби дверь прошлого – бесполезно. Только силы и время потратишь зря – это жалость к себе».
Хорошо бы обошлось. Было бы здорово как у Мишки, не слишком агрессивно и с хорошими прогнозами.
Дверь открылась, вошел невысокий мужчина с засученными рукавами, в которых держал хирургическую шапочку.
– Здравствуйте, – сказал он, пожимая руку сидящему за столом врачу, – Что тут у нас?
Тот кивнул на монитор и протянул ему мои бумаги. Следующая минута показалась вечностью.
– Что ж, – сказал Николай Степанович, – не буду вас обнадеживать. Ситуация сложная, очень запущенный случай. Никаких прогнозов не могу дать. Сейчас переведем вас в мое отделение и будем решать.
Узкая полоска оставшегося времени таяла с каждой секундой, но не на того на пали без боя не сдамся.
***
Примерно так всё и было.
В жизни любого человека происходит подобное Событие. Несчастный случай, болезнь, авария – вариантов, как и размеров катастрофы, множество, результат один – прошлая жизнь кончается, рушится в пропасть и уже не вернется.
Признаюсь – это была самая длинная ночь в моей жизни.
Прошлое, не всегда светлое и радостное, но всё-таки моё, исчезало за строкой диагноза, а будущее представлялось холодным, мучительным и безрадостным.
Именно тогда, ближе к рассвету, Время обожающее шутить, подсунуло эту идею – исполнить мечу детства: написать книгу.
Первой мыслью была – чушь! Кому это надо? Кто будет её читать?
Оказалось это надо было делать раньше – созидание, помогает жить, и благодарные читатели есть.
Это не роман или повесть, это дневник путешествия, история хобби, увлечения, любимого дела, которое теперь считаю своим.
Но это было потом. А тогда… Ночью… Лежа поперек больничного подоконника, сжигая одну сигарету за другой и жалея об ушедшем, вдруг подумал: оставшееся время жизни – моё.
Время, то, что осталось, выделило из всех планов, желаний, хотелок и целей главные, те, которые успею сделать.
Постепенно болезнь отступила, а я приспособился к новой жизни. Она стала другой, новой и в этой жизни я – пишу книги…
Так бывает – увлечение одним автором приводит к подражанию. У меня так случилось с Даниилом Хармсом.
Простая мысль, афористичная идея, минимальное количество слов и неожиданный финал.
Зарисовки-настроения, своеобразные эскизы, укороченные притчи – точного определения для них так и не нашёл.
Для удобства стал называть их «микриками».
Картина
Аккуратная, тщательно подогнанная рама.
Выразительные линии без излишеств.
Пейзаж.
Зимние сумерки.
На краю темнеющего леса стоит дом.
Все настолько реально, что порою, кажется, слышно, как скрипит снег.
В окне дома неяркий свет, из трубы вьется дымок – там явно кто-то живет.
Художник – хороший мастер…
И картина получилась хорошая.
Только вот, к сожалению, в доме том, что на картине, нет тепла…
Почему-то…
Осень
Осень…
Который год…
Мелкий, моросящий дождь…
Продрогшие фонари…
Сквозняки…
Любовь в это время года похожа на золотую.
А затем…
Затем будут белые хлопья снега и писем.
Белое ожидание изумрудной Весны…
Ну, а пока что…
Продрогшие фонари…
Дождь…
И волшебный аромат осени…
Весна
Дым апрельских костров.
Снежинки звезд искрятся на влажном асфальте неба дыханием Красоты и Любви.
Счастье?
Вот Оно! Бери. Вдыхай!
Стихия перерождения, с первыми лучами Солнца врывается в человеческую беготню с криками: «Смотри! Смотри!»
