Evigilationem significasse (пробуждение)
Открыл глаза, как будто бы и не спал. Лежу на правом боку. Как всегда, затекла правая рука. Привычным движением нажал на кнопку подсветки будильника, так и есть – 5:19. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
Ненавижу этот противный писк, поэтому просыпаюсь раньше, хотя бы и на минуту, чтобы его отключить и не слышать. Каждый день, уже на протяжении многих лет…
Многих десятков, сотен лет. Даже в субботу и воскресенье, когда можно поспать дольше, все равно просыпаюсь. Отличие в одном: в выходные дни можно опять закрыть глаза и попытаться уснуть, ибо накануне не включал будильник на 5:20. Но уже не спится. Ворочаешься, пытаешься себя заставить уснуть, но – нет. Еще один взгляд на ненавистный экран электронного убийцы сна – уже 6:40. Летит время, летит.
Раньше в это время зажигал свечу и начинал читать. Вернее, продолжал читать то, что отложил накануне. Не беру в расчет то, что читала матушка, а может быть, и тетушка: тогда только слушал, впитывал в себя красивые и нежные тона голосов родных людей, не особо вникая в суть содержания их речей. Пожалуй, первое, что приходит на ум из продырявленной памяти, – «Сцена 21. Вальпургиева ночь» из «Фауста» Иоганна Вольфганга Гёте:
…Голос
(снизу)
Это я! Да, это я!
О, возьмите вы меня!
Триста лет я здесь копаюсь
И к своим попасть пытаюсь.
Оба хора
На вилах мчись, свезет метла,
На жердь садись, седлай козла!
Пропал навеки тот – поверь, —
Кто не поднимется теперь.
Полуведьма
(внизу)
Тащусь я здесь за шагом шаг,
Другие ж вон умчались как!
Я раньше всех сюда пошла,
А все угнаться не могла.
Хор ведьм
Мазь ведьме бодрость придает,
Тряпье – за парус нам сойдет.
Корыто – лодка. Не взлетит
Вовеки, кто теперь сидит!
Оба хора
Взлетев к вершине в этой мгле,
Мы ниже спустимся к земле,
И чащу леса всю собой
Наполнит наш волшебный рой.
(Спускаются.)
Мефистофель
Толкают, жмут, бегут, летают,
Шипят, трещат, влекут, болтают,
Воняют, брызжут, светят. Ух!
Вот настоящий ведьмин дух!
Ко мне, не то нас растолкают!
Да где ж ты?
Фауст
(издали)
Здесь!..
«Фауст». Издание 1808 года
Был то ли 1809, то ли 1810 год, не помню уже. Только исполнилось десять лет… Значит, 1810! Подарил книгу отец.
Ведьмы, шабаш… И Булгакову говорил через сто с лишним лет, когда прочитал его «Черного мага»:
– Ну зачем так откровенно, Михаил Афанасьевич?! Может, не стоит?
Он снял свой монокль, протер его и ответил:
– Наверное, вы правы. Нужно как-то помягче, без пафоса. Нечистая этого не любит, – подмигнув мне, ответил автор. – А может быть, так?
И практически тут же из него полилось то, что ляжет в «Мастера и Маргариту» в главе 21! Этим числом обозначил Гёте сцену «Вальпургиева ночь», а Булгаков – «Полет»:
«Невидима и свободна! Невидима и свободна! Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом… Только каким-то чудом затормозившись, она не разбилась насмерть о старый покосившийся фонарь на углу. Увернувшись от него, Маргарита покрепче сжала щетку и полетела помедленнее, вглядываясь в электрические провода и вывески, висящие поперек тротуара…»
У Гёте – метла, у Булгакова – щетка. Какая, в принципе, разница… Вообще, число 21 достаточно мистично, по крайней мере для тех, с кем приходилось общаться.
Дункан Макдугалл, американский медик и биолог, в 1907 году убеждал, что со смертью изменяется масса тела человека и это изменение равно 21 грамму – массе души человеческой. Не верил ему, смеялся, потому что давно перестал верить в наличие души:
– Послушай, Дункан! Есть души чистые, души младенцев и невинно убиенных. А есть – грязные, те, которые впитали в себя всю гадость нашей грешной земли. Неужели ты не знаешь выражения «тяжело на душе»?! Это когда очень плохо, больно и невыносимо! А раз хотя бы одной душе тяжело, то не может быть душ с равной массой.
Он возражал. Говорил что-то об исповеди, очищении души перед смертью. М.Б. – может быть, может быть.
А Алан Артур Честер, 21-й президент Соединенных Штатов Америки?! Говорил ему:
– Не вздумай! Предшественника убили, и это плохой знак! Ты не протянешь долго! Ты – двадцать первый!
Куда там, не послушался… Как итог – после истечения полномочий не захотел баллотироваться вновь, но было уже поздно. Механизм был запущен, и он и умер в Нью-Йорке от инсульта через полтора года на 58-м году жизни.
Ну а сколько судеб, да что там судеб – жизней! – было сломлено и загублено на пресловутом блек-джеке и «двадцать одном», «очке» – не счесть.
…Раньше… Потом электричество заменило свечи, и долгое время не мог к нему привыкнуть: бездушный желтый свет! При свечах перелистываешь страницу, и движение воздуха от нее колышет пламя, и кажется оно живым! И оживают все тени вокруг. А от электричества этого нет, все мертво. Поэтому и смотрят сейчас не на книги, а в планшеты и мониторы. И не всегда этого хочется, лучше дождаться дневного света. Он чем-то похож на свечу, тоже меняется. Движется.
