С прохождения старого солнца, Карины 4269, через созвездие Тартусс начинался Балуль-Зак-Ахг, «пора противоестественных грез», когда по всему Лохарскому нагорью прекращались кровопролития и грабежи, захват рабов и поджоги. Ежегодно Балуль-Зак-Ахг становился поводом для устройства Большой ярмарки в Смаргаше. Вероятно, именно Большая ярмарка когда-то впервые принудила племена к перемирию – постепенно, за несчитанные сотни лет, возник обычай временно складывать оружие. Со всех сторон Лохарского нагорья и его окрестностей в Смаргаш стекались кзары, журвеги, серафы, ниссы и прочие – торговать и обмениваться сплетнями, заключать сделки, временно укрощавшие закоренелую вражду, разведывать намерения соседей. Напряжение ненависти висело в воздухе подобно зловонию. Цветастая неразбериха базара перемежалась злобными взглядами в спину, шепотом проклятий, резкими вздохами плохо сдерживаемого отвращения. Только лохары (чернокожие беловолосые мужчины и белокожие черноволосые женщины) внешне сохраняли выражение спокойного безразличия.
Бродя по базару на второй день Балуль-Зак-Ахга, Адам Рейт понял, что за ним ведется наблюдение. Догадка вызвала гнетущее предчувствие катастрофы: на Тшае любая слежка была чревата самыми мрачными последствиями.
Рейт решил проверить свое впечатление, надеясь, что оно ошибочно. Десятки врагов могли желать его смерти – даже для тех, у кого не было оснований для личного недовольства Рейтом, само его существование представляло идеологическую опасность. Каким образом его проследили до Смаргаша? Рейт пробирался через толпу вдоль базарных рядов, то и дело задерживаясь у палаток и навесов, чтобы украдкой обернуться. Но увязавшийся «хвост» – если он не был игрой воображения – потерялся в толчее. Вокруг надменными широкими шагами, как хищные птицы двухметрового роста, расхаживали ниссы в длинных черных плащах, кзары и серафы. Кочевники-дугбо сидели на корточках у костров. Появлялись и исчезали люди-невидимки в керамических масках, скрывавших выражение лиц, журвеги в кофейно-коричневых кафтанах, чернокожие беловолосые местные жители – лохары. Отрывистым стаккато прорывались, заглушая говорливый шум толпы, причудливые звуки: звон железа, скрип кожи, хриплые голоса, визгливые окрики, музыка дугбо – заунывное пиликанье, скрежет и нестройное позвякивание бубнов. Неожиданно сменялись запахи пряного папоротника, желудевого масла, разведенного мускуса, взметающейся и оседающей пыли, щекочущие ноздри испарения маринованных орехов, дым горящего на рашперах мяса, пьянящие духи серафов. Рябили в глазах цвета – черный, глуховато-коричневый, оранжевый, тускло-багряный, темно-синий, темно-золотой. Покидая базар, Рейт пересекал пустующую танцевальную площадку. Резко остановившись, краем глаза он заметил сзади фигуру, скользнувшую за палатку торговца.
Невесело задумавшись, Рейт вернулся в гостиницу. Траз и дирдирмен Анхе-ат-афрам-Аначо молча обедали в трапезной бутербродами с мясом. Эти двое отличались друг от друга настолько, что их способность как-то уживаться казалась загадочной им самим. Аначо – долговязый, тощий и бледный, как все дирдирмены, был совершенно лыс. Последнее обстоятельство он теперь пытался скрывать, надевая, наподобие яо, мягкий берет с кистями, приобретенный в Катте. Отличаясь непредсказуемым темпераментом, обычно он был рассудителен и словоохотлив, но проявлял склонность к капризным выходкам и внезапным приступам раздражения. Траз, человек прямой и закаленный, с ровным, замкнутым характером, во многих отношениях представлял собой полную противоположность дирдирмену. С его точки зрения Аначо был тщеславен, чрезмерно утончен, изнежен цивилизацией. Аначо, в свою очередь, считал Траза бестактным юнцом, упорно не желавшим понимать изысканные выражения иначе, как в самом буквальном смысле, и предъявлявшим к себе и другим смехотворно строгие требования. Тем не менее, они сохраняли способность к относительно дружелюбному сотрудничеству, чем немало удивляли Рейта.
Рейт подсел к их столу. «Кажется, за мной слежка», – объявил он.
Аначо огорченно откинулся на спинку стула: «Значит, пора готовиться к беде – или к побегу».
«Предпочитаю побег», – сказал Рейт и налил себе эля из каменного кувшина.
«Ты все еще намерен сбежать в космос и добраться до своей мифической планеты?» – дирдирмен говорил, как воспитатель, выговаривающий упрямому сорванцу.
«Конечно, я хочу вернуться на Землю».
«Бред, да и только, – буркнул Аначо. – Ты либо спятил, либо стал жертвой мистификации. Неужели ты не можешь здраво рассуждать? О твоем плане можно говорить и спорить без конца, но он невыполним. Космический корабль – не ножницы для ногтей, его не купишь за гроши в палатке базарного торговца».
Рейт с горечью напомнил: «Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было!»
Аначо продолжал бесцеремонно-безразличным тоном: «Почему бы не обратиться на большой космический завод в Сивише? Продается практически все – были бы цехины».
