Привет, я давно так просто не садился за пыльный стол, впитывая кожей все эти закаменевшие соринки, которые похожи на обломки прошлых застолий, не набирал воду в чайник, стоя и щелкая переключателем, катая микробов на нем на кухонных горках, даря им маленькое веселье, которое станет для всех испорченной светом пленкой, но только они смогут раздвинуть занавески из лучей и увидеть за ней меня.
Мы давно с тобой так просто не сидели, не отводя друг от друга прицелы наших глаз, и не говорили о наших путешествиях по морям и океанам жизни. Ты мне давно не рассказывал про берега неизведанного острова, который Земля спрятала у себя в кармане пальто. На нем цветут неизвестные учебникам по биологии растения и деревья. Там нет людей и злобных животных. Там есть только ты и твой внутренний мир, который ты от скуки открываешь, ловишь шваброй паутину и захватываешь в плен пыль. Ты разводишь огонь, выбрасываешь ненужное, делаешь из листов, похожих на пальмовые, какую-то очень странную пародию на кровать, ложишься под облака вечернего неба и плавающие в нем звезды, название которых так никогда и не выучишь, и уснешь, обнимая самого себя. Ты можешь выглядеть потерянным, как иголка, заблудившиеся в стоге сена, но ты будешь свободным от мирской суеты, все глубже погружаясь в себя и тайные закоулки божественных загадок.
Я так давно не слышал интересных историй. Так давно не был заинтересован в разговоре. Так давно не встречал людей с интересными мыслями, но, наконец-то, я нашел время послушать тебя, пока не стало совсем поздно. Тебе, наверное, плохо, но надо сделать еще один круг на велосипеде по тому самому стадиону, на котором ты катался в детстве. Но ты не бойся, потому что у тебя есть я. Я не позволю тебе сделать с собой что-то плохое. Нам нужно еще столько всего интересного написать и создать. Сколько всего ты еще не сфотографировал для обложек. Сколько еще интересных метафор и еще каких-то душнильных литературных понятий лежат и ждут тебя. Я каждый раз так жду твою новую историю. Просто не бросай меня здесь одного, а лучше почитай мне что-нибудь из твоих первых рассказов. Меня это успокаивает.
Она кладет свою голову на подоконник, улыбается и уходит из моей головы, а я остаюсь на том самом моменте, когда думал, что больше не увижу цветов, распускающих свои крылья весной. Я смотрю на нее и не могу отвести взгляд от мира, в котором снег может быть таким красивым. Пропадают словесные понты, метафоры прячутся за диваном, оставляя меня с листами, исписанными предложениями о ее красоте, и ее молчанием, которое сказало намного больше, чем я за все время рассказал в приватных беседах стенам своей комнаты. Я отказываюсь от всего, начинаю посвящать все свое время писательству, не отвечаю на звонки и ухожу в себя. Очки, в которых плавают глазные яблоки, ради которых Адам и свалился на Землю, пробуждаю во мне те, укрытые пылью на книжной полке, чувства, язык которых я в прошлом еще мог разобрать без словаря. Волосы в молочном шоколаде, губы в красной помаде, вкусная и белоснежная, словно стаканчик пломбира в детстве, улыбка и, идущая по водолазке, темно-синяя река. Я не верю в происходящее, но книги на полке начинают выдвигаться и падать на пол, словно что-то хотят сказать мне. В вечернем зеркале я вижу лишь сгустки воспоминаний и те миллионы моих взглядов, которые оно впитало, но я совсем не замечал, теплый от ее прикосновения, подоконник и оконную раму, которая спрятала в пыльных закромах запах ее духов. Я закрываю глаза и все еще вижу ее с кулоном на шее. Один человек все сломает, а потом появится другой и все восстановит. Снежный Питер и ступеньки из Blade Runner, а потом отправка этого признания, молчание и видео с парнем в аккаунте. «Просто скажи», – начертили книги на полу.
Я перестал использовать числа для счета дней, иногда только подмешивая их в обычную чашку прогулки и кладя шепотку под постельную пустоту. Я смотрел на солнце и луну, которые катались на банане по галактическому морю, пока люди жевали, пропитанный мыслями палаточных жителей в +40, чебурек, сидя на стуле с подстаканником, и слушали рассказы волн, заглядывая в окошки песочных домиков, проделанные большим пальцем. В винном бокале плавала аквариумная медуза и пара водорослей приморского кафе, которые служили топливом для моего вдохновения. Я просто смотрел на травинку и уже выдумывал ей целую судьбу с ее травиночными поцелуями и расставаниями. Я покупался в солнце, вытерся морем и пошел гулять по променаду.
Когда я потерял в дремучей и запутанной брусчатке все темы для бесед с морским ветром, я сел на скамейку, чтобы проверить свой маленький цифровой мирок, в котором у меня была целая деревня, куча ресурсов и тысячи друзей. Я иногда задерживался там, грел руки у костра, смотря на кузнеца, работающего над новой броней, и воинов, тренирующихся в казармах, держал ветку с зефиркой над пламенем, а потом прощался со всеми до завтра и сворачивал приложение. Я встречал по ночам дождь, танцующий на костях прошедшего дня, который из планов и надежд, что именно сегодня получится вырваться из порочного круга однотипных рекламных проспектов и газетных ларьков, превратился в мятую пивную банку на остановке, две корзинки для стирки и сушилку на балконе, которая вдыхает уличную пыль и человеческое разочарование, и снег, в буквах которого виднеется, скованная по рукам и ногам, вода.
