Из года в год повторяется одна и та же сцена. Сегодня ему стукнуло восемьдесят два, и сегодня ему так же, как и много лет подряд, доставили цветок. Он вскрыл пакет и отложил в сторону подарочную упаковку. Затем поднял телефонную трубку и набрал номер бывшего комиссара уголовной полиции, который, выйдя на пенсию, поселился возле озера Сильян[1]. Они были не просто ровесники, но и родились в один день, и этот факт придавал ситуации несколько комический оттенок. Комиссар знал, что около одиннадцати утра, после того как доставят почту, ему обязательно позвонят. Он пил кофе. Но в этом году телефон зазвонил даже раньше – уже в половине одиннадцатого.
Комиссар сразу поднял трубку и поздоровался.
– Почту уже доставили, – услышал он знакомый голос.
– И какой же цветок в этом году?
– Пока не знаю, что это за сорт. Но надеюсь, что специалистам удастся определить. Он белого цвета.
– И опять никакого письма?
– Нет, письма нет. Только цветок. А рамка такая же, как и в прошлый раз. Самодельная.
– А штемпель?
– Стокгольмский.
– А почерк?
– Как всегда, крупные печатные буквы, прямые и аккуратные.
На этом беседа сама себя исчерпала, и они еще немного помолчали, каждый на своем конце телефонного провода. Экс-комиссар откинулся на спинку стула и раскочегарил трубку. Он понимал, что от него уже не ждут острых каверзных вопросов, ответы на которые способны прояснить ситуацию или пролить на дело новый свет. Что ж, эти времена давно миновали, и беседа двух мужчин весьма почтенного возраста напоминала скорее ритуал, связанный с загадкой, к разгадке которой, кроме них, больше никто на всем белом свете не проявлял никакого интереса.
В официальном каталоге растений на латыни цветок назывался Leptospermum (Myrtaceae) rubinette. Это была невзрачная веточка кустарника, напоминающего вереск, около двенадцати сантиметров в высоту, с мелкими листьями и белым цветком из пяти лепестков двухсантиметровой длины.
Этот представитель флоры был родом из австралийских бушей и горных районов, где образовывал плотные кустистые заросли. В Австралии его знали под названием Desert Snow[2]. Позже эксперт из ботанического сада Уппсалы уточнит, что это растение редко выращивают в Швеции. В своей справке ботаник утверждала, что оно объединяется в одно семейство с Rosenmyrten и его часто путают с более широко распространенным родственным видом – Leptospermum scoparium, – который типичен для Новой Зеландии. Разница, по мнению эксперта, заключается в том, что у rubinette на кончиках лепестков имеется несколько микроскопических розовых точек, которые придают цветку нежный розоватый оттенок.
В целом rubinette был на редкость непритязательным цветком и не обладал никакой коммерческой ценностью. У него отсутствовали какие бы то ни было лечебные или галлюциногенные свойства, он не годился в пищу, не мог использоваться в качестве специи или применяться при изготовлении растительных красок. Правда, аборигены – коренное население Австралии, считали его священным, но только вместе со всей территорией Айерс-Рок[3] и ее флорой. Таким образом, можно сказать, что единственный смысл существования этого произведения природы заключался в том, чтобы радовать окружающих своей неброской красотой.
А еще ботаник из Уппсалы отмечала, что если для Австралии Desert Snow является достаточно экзотическим растением, то для Скандинавии оно и вовсе в диковинку. Сама она ни одного экземпляра не видела, но из беседы с коллегами знала о попытках его разведения в одном из садов Гётеборга, и не исключено, что в разных местах для собственной прихоти его выращивают в оранжереях садоводы и ботаники-любители. Чтобы разводить его в Швеции, требуются немалые усилия, поскольку оно нуждается в мягком сухом климате и в зимнее полугодие должно находиться в помещении. Оно не приживается на известковой почве, и вода должна поступать к нему снизу, прямо к корню, – иными словами, оно требует суперделикатного обращения.
Тот факт, что цветок является в Швеции редкостью, теоретически мог бы облегчить выяснение происхождения данного экземпляра, но на практике эта задача оказывалась просто-напросто безнадежной. Никаких каталогов и никаких лицензий, которые можно просмотреть и изучить. Никто не знал, сколько всего цветоводов вообще пытались разводить это капризное растение. Число энтузиастов, имевших доступ к семенам или рассаде, могло варьироваться – от нескольких любителей до нескольких сотен. Семена они могли купить сами или получить по почте из любой точки Европы, от какого-нибудь другого садовода или из ботанического сада. Да и кто мог бы поклясться, что цветок не доставили прямо из Австралии? Иными словами, вряд ли кто-нибудь взялся бы вычислить одного или двух садоводов среди миллионов шведов, имеющих оранжерею в саду или цветочный горшок на окне гостиной.
