Барин Алексей ильич сидел в кресле и любовался игрой солнечных лучей на натертом паркете. После плотного завтрака вставать не хотелось, так бы и сидел, но сегодня на обед обещал заехать его сосед с супругой.
– Петр! – позвал он слугу – подавай одеваться.
– Чего изволите, Алексей ильич! – Петр Агафоныч, немолодой уже мужчина, старался выглядеть подстать хозяину, сапоги начищены, усы причесаны. Недавно на базаре купил себе новую жилетку с отливом, за что получил нагоняй от жены.
– Ты чего, оглох. Одеваться подавай, – спокойно повторил барин – Да позови Марью.
Марья Федоровна, жена Петра Агафоныча, барская кухарка. Толстая, дородная женщина с круглым, добродушным лицом и всегда румяными щеками. Заодно приглядывала за мужем, что бы тот не проворовался. Ведь если барин их выгонит, им в прямом смысле придется идти по миру. Ни детей, ни своего дома у них не было и жили они при барской усадьбе.
Петр побежал за одеждой, а по пути заглянул на кухню.
– Марья – крикнул он – барин тебя требуют.
– Что, никак с завтраком не угодила? – всплеснула руками Марья.
– Угодила, – успокоил ее Петр – Антон иваныч с супругой к обеду будут. Видать, Алексей ильич мюню обсудить желают.
– Звать изволили, барин, – вошла в комнату Марья – на счет обеда не беспокойтесь, все сделаю как надо. Вчерась лесничий ваш принес перепелов и рябчиков я их уже ощипала. Может, поглядеть желаете?
Алексей ильич медленно кивнул и Марья побежала в лёдник. К приходу Марьи барин почти оделся. Она принесла, на большом подносе, четырех перепелов и шесть рябчиков.
– Вот, батюшка полюбуйтесь!
Барин с отвращением посмотрел на фиолетовые тушки со скрюченными в судорогах малиновыми лапками и, тяжело вздохнув, отвернулся. Через окно взгляд его упал на двор. Весь народ был в поле и на дворе было тихо, только одиноко гуляла жирная курочка. Барин с минуту разглядывал ее, а она, словно специально, расхаживала, поворачиваясь то одним боком, то другим, то задом, то передом.
– А свари ка ты Марья лапшички, – широко улыбнувшись, сказал он – да что бы бульончик понаваристей!
Петр проследил его взгляд и понял что он имеет в виду барин. Глаза его наполнились слезами, губы задрожали.
– Батюшка, благодетель наш! – взмолился он – Не губите! Это ведь Манюша, она вам на завтрак яички несет.
– Что, все полдюжины? – усмехнувшись, спросил барин.
– Ну не все, – застонал Петр – но ее самые вкусные!
– Не знаю как яички, а я хочу лапшички! – пропел барин, прекратив всякие споры.
Когда Марья вернулась с мукой и яйцами из амбара на кухню, там стоял Петр и плакал. Курочка Манюша была его любимицей, потому – то ей позволялось свободно гулять по барскому двору и никто не смел даже замахнуться на нее.
– Чо, – язвительно заметила Марья – любовницу свою пожалел?
– Дурааа! – заорал Петр и замахнулся на жену кулаком, но заметив, краем глаза как та потянулась к скалке, остановился, разжал кулак, отрывисто махнул рукой и пошел прочь из кухни. Марья с жалостью поглядела вслед мужу и покачала головой:
– Не плачь дурень! Спасу твою несушку.
– Машенька! Я ж тебе век благодарен буду! – Петр бросился к жене и попытался поцеловать ее перепачканные мукой пальцы.
– Вот лис. – Марья отдернула руку – Слыхала от тебя обещаниев, толку то. Поди быстрее в курятник, да принеси мне курочку пожирнее. Барину какая разница, лишь бы бульончик был хорош.
– Я сейчас, мигом – мелко закивал Петр. А как же, – он указал рукой в сторону двора, где гуляла Манюша – с ней- то как?
– Сама разберусь, – махнула рукой Марья – да беги скорее, пока Алексей ильич не узнал. Только руби и ощипывай сам. – Пашка – громко закричала она – где ты дурень!?
Пашка глупый, но добрый и прямодушный подросток, был мальчиком на побегушках, а заодно помогал на кухне. Он вообще никому не отказывал, когда просили помочь. Жил Пашка под лесенкой, за кухней, там же он ел и вообще прятался от всего мира. Марья Федоровна ругала его и на подзатыльники ему была щедра, но в душе жалела сироту. Много раз она видела его голым, когда тот на реке помогал мужикам ставить сети, его обтянутые кожей ребра и впалый живот вызывали у нее невольную слезу. Она регулярно подкармливала его, но и распускаться не давала.
– Здеся я, Марь Фёдна, – в кухню вбежал Пашка – Звали?
– Опять дрых! – строго прикрикнула Марья. Пашка зажмурился и втянул голову в плечи, но подзатыльника не последовало. – Поди поймай Манюшку, снеси ее в курятник да скажи что бы две недели на барский двор не выпускали. – подняв вверх указательный палец, медленно произнесла Марья – Две недели. Понял? Повтори.
– Две недели – старательно повторил Пашка и резко вздрогнув, зашептал. – А как же? Меня ж Петр Агафоныч того!
– Петр Агафонович тебе только спасибо скажет, – успокоила его Марья – да надергай морквы и петрушки, на обратном пути. Пашка, с глупым лицом, медленно кивал, глядя на кухарку. – Ну чо встал! – Вскрикнула Марья и отвесила Пашке подзатыльник, он подпрыгнул и со всех ног помчался на двор. – Людка, – Марья поставила на стол большую миску с мукой и тарелку с яйцами – меси тесто, барин лапшу пожелал.
Людка, высокая крепкого телосложения девка, с длинной русой косой, черными бровями и высокой, плотной грудью. У всех мужиков, при встрече с Людкой, руки невольно начинали тянуться к ее груди. Только это было опасно! Пашка как то попробовал ее схватить, но получил такую оплеуху, что теперь при виде Людки у него начинал дергаться левый глаз.
