– Неужели вы еще не поняли, что никакой любви на свете не существует?! – с большой иронией в голосе спросила двух своих подружек, сидящих на подоконнике школьного коридора, очень худая и долговязая девочка в джинсах, спортивной куртке и со светло-русыми волосами, небрежно забранными в хвост на затылке. – А семья как ячейка общества отмерла еще в прошлом столетии!
– Знаешь, Кэт, – обратилась к ней одна из подруг, черноволосая круглолицая симпатяга с задорно торчащим носиком, – семья тут ни при чем. Ракитина и не собирается заводить семью со Шмаевским. Им всего по четырнадцать. У нее к нему просто любовь – и все!
– Дура! У-у-у-у! – прорычала Кэт, сжав тонкими длинными пальцами виски. – Какая же ты дура, Ник! Захотелось Ракитиной поцеловаться со Шмаевским, и тут же это объявляется любовью! Одна пошлость и ничего больше! Животные инстинкты это, а не любовь!
– Не скажи, Катька! Шмаевский такими сумасшедшими глазами смотрит на Ракитину, прямо не могу! – не согласилась с ней вторая подруга, особа с модной рваной стрижкой. Она как-то печально качнула головой и с завистью проговорила: – Мне бы очень хотелось, чтобы относительно меня кто-нибудь проявлял такие же «животные инстинкты»!
– Во-первых, я запретила называть меня Катькой! – загнула один свой тонкий палец Кэт. И, загнув второй, добавила: – Во-вторых, ты, Бэт, такая же идиотка, как Ник! Естественно, что Шмаевский должен смотреть на Ракитину сумасшедшими глазами – ведь иначе она не догадается, что он собирается целоваться именно с ней! Это же просто, как дважды два!
– Скажешь, что тебе не хочется с кем-нибудь поцеловаться? – уставилась ей прямо в лицо та, которую назвали Бэт.
– Не родился еще такой, чтобы я захотела! – зло буркнула Кэт.
– А может, не родился еще такой, который захотел бы в тебя влюбиться? – ухмыльнулась Бэт.
Кэт презрительно улыбнулась и предложила:
– А хотите, завтра или… дня через два, не позже, вместо Ирки Ракитиной Шмаевский будет смотреть сумасшедшими глазами на меня?
– Ага! Держи карман шире! – бросила ей Ник, переглянулась с Бэт, и они одновременно спрыгнули с подоконника. – Кое-чем ты, наша любезная Кэт, не вышла!
– И чем же?
– Ну… чтобы не обижать тебя несимпатичным словом «рыло»… скажем – лицом!
– Знаю, что не красавица, – не обиделась Кэт и протянула девчонкам руку. – И все же, спорим!
– На что? – спросила Ник, а Бэт как-то странно напыжилась и почему-то покраснела.
– На то, что вы на этом же самом месте признаете меня правой: никакой любви нет, никогда не было и не будет!
– А как же Ромео и Джульетта, Анна Каренина и всякие другие люди из стихов, песен и фильмов? – перечислила Ник. – Как же быть, например, с песней «Я за тебя умру!»?
– Все эти трагедии – такие же сказочки, как про Мальвину с Буратино и Пьеро! Рассчитаны на безмозглых дур! А жалостные песенки вообще только для того, чтобы их петь и балдеть под красивую музыку. Слова в песнях, если хотите знать, совсем не главное! Вот вы слушаете западных исполнителей, ни слова не понимаете и – ничего! Так что я вам клянусь: через два дня Шмаевский и думать забудет про Ракитину! Мы будем с ним целоваться в темном углу у спортивного зала, а вы будете наблюдать за этим процессом из окна девчоночьей раздевалки! Спорим?!
– Так окно ж замазано, чтобы парни не подглядывали! – сказала Бэт.
– Ой! Ну неужели вас всему учить надо! – поморщилась Кэт. – Там такая дырень процарапана. Захотите – увидите! Последний раз предлагаю: спорим?!
Первой на руку Кэт положила свою ладонь черноволосая Ник, а следом за ней и Бэт, аккуратно поправив перед этим перья волос на собственном лбу.
– Спорим, – согласилась Ник. – Только если ты проиграешь, снова станешь просто Катькой Прокофьевой, Бэт – Танькой Бетаевой, а я – Вероникой Уткиной. И никаких больше Кэт, Бэт и Ник!
– Согласна! – весело крикнула Кэт и другой рукой разбила сцепленные руки.
По пути к дому Кэт обдумывала, когда и как лучше всего начать атаку на Руслана Шмаевского. Конечно, Ирка Ракитина красавица: синеглазая длинноволосая блондинка. Ей самое место на подиуме – демонстрировать сногсшибательные модели одежды. На нее не один Руслан смотрит. Все парни их школы таращат на Ирку глаза, как ненормальные.
Конечно, внешне она, Кэт, до Ирки недотягивает, зато в сто раз умнее этой пушистой игрушечной болонки. Когда Шмаевский перестанет на Ирку глупо смотреть, а наконец возьмет да и подвалит, Ракитина, конечно же, будет кривляться и изображать недотрогу, а Кэт не станет. К чему? Ей не нужны все эти томные взгляды и клятвенные заверения в пламенных чувствах. Никаких пламенных чувств не существует. Одна говорильня. Она, Кэт, сразу перейдет к делу. Вряд ли Шмаевский станет сопротивляться. Он не дурак, чтобы отказываться от того, что от Ракитиной, возможно, еще не скоро получит.
Перед дверями собственной квартиры Кэт решила, что она на правильном пути, удовлетворенно кивнула, будто кто-нибудь мог ее видеть, и повернула ключ в замке.
В лицо Кэт удушливой волной ударил тяжелый воздух. Она поморщилась и, не раздеваясь, заглянула в кухню. Мать, завернувшись в несвежий халат, по-прежнему сидела на табуретке и курила, будто с самого утра никуда не выходила. Кэт подошла к ней, вытащила из пальцев сигарету, раздавила ее в блюдечке из-под своей любимой розовой чашки с кошкой и сказала:
