На газовой плите, в сковородке, на медленном огне, скворча, жарился завтрак: двойная яичница с луком. Жена Кратина сидела за кухонным столом и красила ногти. Играло старенькое радио с потрепанным желтым корпусом и ржавой антенной, державшейся на двух медных усиках. Допотопный динамик, забитый мелкой пылью, искажал голоса и издевался над музыкой как хотел, а антенна скрашивала эфир шипящим жужжанием. Сам Кратин, несколько минут назад сполоснувший лицо холодной водой и вытершийся полотенцем насухо, сидел напротив своей жены и медленно переводил взгляд с клокотавшей яичницы на дребезжащее радио, с радио на фас жены, с жены на единственный стакан чая, стоявший на столе. «Мне чаю не налила, а раньше всегда наливала, лет пять назад», – привычно подумал Кратин и поглядел в окно. За окном сквозь туман, серой дымкой наполнивший пустынную улицу, тускло светило солнце. Жена встала раньше Кратина и тут же включила сволочное радио. Радио разбудило Кратина, а он терпеть не мог, если его будили. Обычно Кратин старался не делать замечаний жене. Он был мирным человеком, берег свои нервы и больше уступал другим, чем добивался чего-то сам. Однако в то утро, рождающее день Кратина, он сказал:
– Дорогая, пожалуйста, сделай потише. Раздражает очень.
– Нет, я хочу слушать музыку, – капризно пробурчала жена, разглядывая растопыренные пальцы с накрашенными ногтями.
– Как ты можешь его слушать? Его на свалку пора выбросить.
– Да, пора! – недовольно скривила губки жена Кратина и прошипела в тон радио: – А ты новое купи, тогда и выбрасывай.
– Почему ты раньше молчала? – удивился Кратин. – Я бы купил.
– Да, купил бы! От тебя дождешься. Стиральная машинка на соплях работает, а он радио собрался покупать! А сломается машинка, ты стирать будешь? – ехидно спросила жена.
«Паршивое, сволочное радио, паршивая, сволочная жена», – тоскливо подумал Кратин и вдруг почувствовал, как в нем закипает злость.
В жизни Кратин отличался редкостной флегматичностью и равнодушием к происходящему вокруг, чем вполне мог соперничать с впавшей в спячку улиткой. Хотя многие из знакомых считали его добродушным и очень сдержанным человеком. Еще Кратин в глазах коллег по работе был заядлым трудоголиком. Он зачастую задерживался на работе часа на два, а раньше его приходила только уборщица.
– Если хочешь, куплю стиральную машинку, – терпеливо произнес Кратин, – пожалуйста, сделай потише.
– Потише! – передразнила жена, начиная заводиться. – Вот купи себе музыкальный центр и делай его тише, если мне ничего не хочешь покупать, а это мое радио!
– Хорошо, я куплю тебе стиральную машинку, а потом и музыкальный центр. Давно купил бы, скажи ты раньше, – незаметно для себя Кратин повысил голос: – А сейчас сделай потише, хоть раз сделай радио потише!
Жена взглянула на Кратина. Ее лицо уродливо исказилось ненавистью, глаза налились прожигающим ядом. Она раскрыла рот. Кратину показалось, что жена превратилась в отвратительное чудовище, которое плюнет ему в лицо разъедающей кожу кислотой, а ногтями, покрытыми блестящим свежим лаком, воткнется в его глаза, сожмет пальцы, вырвет глазные яблоки и, чавкая, сожрет их. «Да сколько можно терпеть эту эгоистичную тварь?!» – сам себе изумился Кратин, схватил со стола стакан с горячим чаем и плеснул в женино лицо. Лицо взвизгнуло и закрылось ладонями.
