– Как дела? – спросила мама, глядя в зеркало и щурясь особенным образом на свое отражение.
– Мама, ты только не волнуйся, но…
– Только без ужасов! Я спрашиваю тебя о том, как у тебя дела, и именно о них – понимаешь? – хотела бы услышать.
Но Женя ничего не могла поделать с тем главным обстоятельством жизни, что у нее все шло вперемежку и, как правило, на три дела приходилось не менее одного ужаса.
Когда Жениной маме было десять лет – на три года меньше, чем сейчас Жене, – она сказала родителям:
– Кто бы у меня ни родился, когда я вырасту, – мальчик или девочка, – я назову его Женей.
Так и случилось. Но, может быть, имя, годившееся и для мальчика, и для девочки, наложило на Женю особую печать, и именно оно было повинно в том, что заставляло папу вопрошать дочь с негодованием:
– Скажи мне, пожалуйста, ты – девочка или мальчишка-бандит? Да как ты могла решиться проникнуть в мужскую раздевалку и отрезать у мальчиков пуговицы на рубашках?!
– Но, папа, они нам в рюкзаки петарды засовывают! А они потом взрываются! И еще пакеты с водой! Представляешь? !
– Но это ведь мальчики. А ты – девочка!
Папа продолжал убиваться (почти, добавим мы от себя, по-женски – во всяком случае, сильней, чем мама), а у Жени в дневнике продолжали появляться записи: «По-волчьи выла в классе», «Бегала по подвалу с мальчиками и взрывала пистоны».
– Ты учителей поэтами делаешь, – меланхолично заметила мама, расписываясь в дневнике. – В мое время писали просто: «Мешала вести урок» или «Плохо ведет себя на уроках». А ты такое выкомариваешь, что они мучаются в поисках слова.
Но это, конечно, было в детстве, класса до пятого. Женю давно волновали совсем другие вещи.
– Так могу я узнать, как у тебя дела?
– Дело в том, что…
– Так. Начинается!..
И в самом деле – нечто начиналось. Но что именно – ни Женя, ни ее мама, которая отправилась по делам, так и не получив ясного ответа на заданный вопрос, еще не знали и даже не подозревали.
Зазвенел телефон – мама звонила по мобильному:
– Ты дома? Я уже у подъезда. Откроешь мне? Опять забыла ключ!
Сейчас это было как раз очень кстати.
Женя сняла ногу со стены, захлопнула книжку, быстро вставила ее на полку – на место, между четвертым и шестым томом.
Она не поняла на последней странице одно слово, но у мамы спрашивать бесполезно. Она всегда отвечала одно:
– В доме не менее двадцати словарей. По крайней мере в трех ты можешь найти ответ на свой вопрос.
Пока мама ехала на лифте до 12-го этажа (Женя точно знала, сколько идет лифт: 55 секунд; за это время она успевала выучить четыре английских или три французских слова; английские слова почему-то запоминались быстрей), Женя думала, почему мама не разрешает ей читать рассказы Бунина. И еще поясняет:
– Пока читать его тебе незачем.
– А когда будет зачем?
– Когда повзрослеешь.
– А когда я повзрослею?
– Все в разное время взрослеют. Может быть, в восемнадцать лет. А может, и позже. Некоторые – вообще никогда.
– Если я не буду читать взрослые книги, я как раз никогда и не повзрослею!
Папа был на стороне Жени. При ней он с мамой не спорил – считал, видно, что это не-пе-да-го-гич-но. Но Женя, конечно, все, что ей надо, подслушивала – не такая обширная у них квартира, и вообще, если хотят секретничать, пусть выходят на улицу. И она подслушала, как папа говорил:
– Книг, которые читать рано, не бывает. Бывают только такие, которые читать поздно.
Женя была с ним согласна – однозначно, как любит говорить ее подруга Зиночка.
Это если все книги откладывать до восемнадцати лет, то потом в институте учиться некогда будет! Там ведь задают еще больше, чем в школе.
Женя услышала, как подъехал лифт, и побежала открывать маме дверь.
Были новости – мама через два дня отправляется в байдарочный поход на десять дней.
Родители всегда ходили на байдарке вместе. Женю они брали с собой с четырех лет, но только когда шли одни – или в «семейные» походы, с несколькими детьми. Потом Женя выросла, стала очень спортивной и в прошлом году заправски прошла с родителями по одной из рек Средней Карелии.