Тихая южная приморская деревня. Или все же маленький городок? Не узнать так сразу. Полуразрушенные каменные дома и домишки в 1 или 2 этажа, жмущиеся к невысоким (пока не начнешь тропками по ним ходить вверх и вниз) горам. Заросшие тянущимися, извивающимися лианами дикого винограда и хмеля. Когда я впервые попала сюда осенью, то была очарована самим городишком. Но деревня – живая. Жители яркие, громкие, честные. В отличие от нас, северян, к которым, прожив здесь более полутора лет, я все еще себя причисляю, их ярко выраженные эмоции поверхностны. Накричавшись и поругавшись две подружки-старушки вполне могут хлопнуть друг друга по плечу и пойти вместе пить чай? вино? – кто ж узнает. А может это особенность именно этого городка? Может этим он меня и привлек? И я осталась тут жить, и открыла свое кафе. Или все же маленький ресторан? Не разберешься так сразу…
В кафе работает администратор Мария – с бешеным, ярким темпераментом, красивая женщина. Сейчас уже при входе в кафе сразу видно – беременная, а потом поднимаешь глаза и – удивительно красивая и совершенно, абсолютно взбалмошно-невозможная…
Несколько красивых парней-официантов.
Повар – молчаливая женщина с остро заточенным ножом. Тоже красивая, наверное. Но нож – завораживает и отвлекает. А какие прекрасные блюда она создает! Просто невозможно не прийти вновь.
Кондитер, он же декоратор, он же “на все руки мастер”. Прекрасный скульптор, увлёкшийся приготовлением сладкого и пришедший устраиваться кондитером зная из этой работы только одно – сладкое не вкусным не бывает. (Как же он ошибался! – но сейчас уже готовит прекрасно, быстро и вкусно.)
И вот однажды, стоило лишь зайти в кафе утром на “третий” кофе, как администратор, страшным шепотом, истово вращая глазами, говорит мне, что один из официантов – отсидевший преступник. У меня – шок. Ведь все они – молодые ребята лет до 25. Как же можно успеть еще и отсидеть к этому возрасту? И кто? Новеньких нет, значит он у нас уже давно, с самого открытия.
– Придержи информацию. Не сообщай всем. Кто он? – спросила я. И она указала мне. Один из всех. Такой как все. Как и все – молод, красив, удачлив, улыбчив. С легким сарказмом.
Я смотрю на него слишком долго и пристально. Он понял. Снял фартук, подходит ко мне.
– Я уволен? – спросил вроде бы спокойно и насмешливо, но чуть яростно. Вот что это было, не сарказм. Скрываемая, хорошо контролируемая, но от этого только еще более страшная, ярость.
– Пока не знаю. Пойдем, поговорим. – И мы вышли на улицу. Идем под ярким, нежарким, но согревающем весеннем солнцем. По каменным, уложенным еще столетия назад булыжным улочкам. Мимо заросших, чуть нависающих, но не мешающих проходить под ними, охраняющих в жару людей, кустами, за которыми почти не видно домов.
– Почему ты не сказал, что сидел, при приеме на работу? – спросила я мирно, спокойным тоном.
– А вы бы приняли? – как будто устало, тоже спокойно и чуть насмешливо (скорее над собой) ответил он. Вопросом на вопрос, но в нем был и вопрос и ответ одновременно.
Я задумалась. Мысль быстра. Прошла, наверное, даже не минута, меньше. Он работает уже больше полугода. Всегда вежлив. Чаевые не клянчит. Знает весь ассортимент и всегда поможет в выборе. Люди с аллергиями и особенностями в предпочтениях еды идут с заказами к нему. Сейчас – да, приняла бы. Зная УЖЕ как он работает. Тогда – не знаю.
– Не знаю, – отвечаю я, – ведь ты не дал мне выбрать, узнать.
Он удивлен моему ответу. Что он ожидал? Твердое – нет?
– Я уволен? – спрашивает. А я все еще думаю. Ведь и правда: интересно, приняла бы я его тогда на работу? А если вот сейчас пришел бы такой же?
– А за что тебя посадили? – вот что я бы спросила, и сейчас я решила спросить именно это. – Только скажи правду, пожалуйста, я проверю.
Он как-то сник, ссутулился. Вздохнул и, в то же время, расслабился. Вопрос был для него абсолютно неожиданным. И он почему-то ответил как бы в сторону, не мне.
– Я обворовал соседа. Яблоки. Обтряс яблоню. Мне было 13, – отрывистый, быстрый ответ. Слышать это было так странно. Так нелогично…
– Но подожди, в детстве все это делают, как так? – спросила я, облазившая в детстве не один огород в поселке, куда приезжала на каникулы к моей бабушке.
– А меня поймали. И сосед был очень принципиальный, – с кривой полуулыбкой ответил парень.
– И теперь у тебя на всю жизнь судимость? – удивленно, даже, скорее, ошарашенно спрашиваю я.
– Да. Но через три года ее уберут в архив, если больше ничего не натворю,– и он низко опустил голову, – Я хотел пойти учиться, но в институт не взяли. Сказали, приходи как будешь чист.
– А в какой? – спрашиваю.
– Я хочу быть скульптором, – и голова поднялась, и взгляд стал чистым, восторженным, без боли и злости…
Я иду и думаю. Наверное, долго. Парень идет рядом, не сзади, не забегая вперед. Он не смущен, бесстрашен, не злится, не заискивает -он просто ждет моего решения. Как равный. Так правильно, так верно себя ведет, что нет сомнений в принятом мной решении.
– Давай договоримся: ты продолжаешь работать, соблюдая свою тайну. Работать как и сейчас – хорошо, честно. Начнешь осваивать скульптуру у нашего кондитера-декоратора десертов. Я поговорю с ним. А через три года я дам тебе рекомендацию в ВУЗ, и у тебя уже будет портфолио работ. Идет?
