Признáюсь: я не хотел писать эту книгу. Слишком сложное это дело – оставаться искренним и не допустить ни слова лжи, когда речь заходит о пределах нашей реальности. Слишком велико искушение домыслить, исказить или переврать, а кое о чём и вовсе побояться сообщить, потому что там, за пределами, начинается алхимия, а она невыносима для нашего сознания. Но я был связан обещанием записать всё, что произошло, и именно так, как произошло, так что никакого выбора у меня не оставалось. Я обещал это Веронике в тот день, когда наши пути разошлись.
Поэтому я сразу раскрою все карты, рискуя разочаровать читателя.
Эта книга – история об алхимическом мифе, который становится реальностью только тогда, когда сама реальность становится частью мифа. Как и любой алхимический текст, она написана языком образов, в котором не существует лжи, а есть только слова истины и пустота между ними. Поэтому здесь, уважаемый читатель, всё чистая правда: каждое слово, каждое событие и каждый эпизод, даже несмотря на то, что повествование порой оказывается подобно лисице, запутывающей собственный след.
Но чтобы выследить лисицу, нужно самому стать лисицей. В привычном нам мире причин и следствий невозможно верить всерьёз, что ветер может быть синим, а тело – становиться светом звёзд, но таков язык образов, и именно потому, что такова реальность алхимии. Истина тут оборачивается ложью, а ложь становится истиной, и лишь пустота между словами остаётся неизменной. Поэтому всё в этой книге – несомненная выдумка, ведь лисица с самого начала запутала свой след и спрятала все смыслы в пустоте.
Наивный примет рассказанную здесь историю за чистую монету – и будет прав. Скептик увидит лишь литературный вымысел, и также будет прав. Циник поставит автору диагноз – и тоже окажется прав! И тем не менее, все трое ошибутся, не будучи способными распутать лисий след. Не ошибётся только лишь тот читатель, который умеет верить не веря. Он чувствует границы своей обусловленности и знает, что так просто за них не выйти, и потому способен воспринимать слова не умом, но сердцем. Он умеет слушать пустоту, и у него есть шанс уловить в этой истории эхо знания, которое, возможно, перевернёт всю его дальнейшую жизнь.
Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен… Недвижно
Стою в забытьи.
– Мацуо Басё.
Вероника ворвалась в мою жизнь совершенно неожиданно. Произошло это в Пномпене, столице далёкой Камбоджи. Мы встретились тёплым январским вечером на набережной Сисоват, где рано или поздно оказывается каждый бродяга, ступивший на кхмерскую землю. К моменту нашего знакомства Вероника уже год странствовала по Юго-Восточной Азии, перебиралась из города в город, но нигде подолгу не задерживалась. Типичная одиночка, она избегала дружелюбных бэкпэкерских компаний, но не была похожа и на тех занятых духовными поисками личностей, что ищут посвящения в эзотерические тайны Востока. Она была сама по себе и шла своим собственным путём, едва ли похожим на пути людей, стремящихся что-то получить от мира.
На момент нашего знакомства Веронике было тридцать шесть лет, хотя не выглядела она даже на тридцать. Совсем маленькая – она едва доходила мне до плеча, скорее хрупкая, чем худощавая, с выразительными тёмно-зелёными глазами и очень противоречивым нравом. Вероника обладала редким умом и умела быть хитрой до коварства, удивительным образом оставаясь при этом неизменно искренней. Умиротворённая и спокойная, она временами вдруг взрывалась вспышками чувств, проживала их до самого дна и тут же снова становилась безмятежной.
Вероника не казалась ни счастливой, ни несчастной – она как будто обитала в параллельной человеческому счастью реальности. Каждый её взгляд, движение и слово источали жизнь, но при общении с ней невозможно было отделаться от ощущения, что на самом деле она живёт в запредельной пустоте и одиночестве.
– То огонь, то лёд, то пушинка, то скала… Где ты настоящая? – спросил я её однажды.
– Я – всё, – коротко ответила она, бросив на меня свой особенный взгляд, в котором действительно читалось это «всё».
Четыре месяца, проведённые с Вероникой в путешествии по Камбодже, превратились в целую отдельную жизнь. Мы были словно одной породы, и это объясняло многое. Чаще мы молчали, чем говорили, а когда говорили, то важнее были не слова, а паузы тишины, через которые между нами выстраивались невидимые мосты. Мы проникали в сны друг друга и вспоминали прошлое друг друга. Порой мне казалось, что мы исполняем никому не ведомый танец среди призрачных теней древних, заброшенных святилищ, под тихую музыку, которая значительно старше человеческого рода. Мы стояли спиной к спине, когда танцевали, потому что танцевали мы в зазеркалье. Таков был путь, по которому шла Вероника, и на который было суждено ступить и мне. Она называла его путём зова, а иногда – путём нерождённых.
Вероника обладала знанием, но знание это было глубоко архаичным, не похожим ни на что из того, что было известно мне. Время от времени я пытался обнаружить в её воззрениях что-то общее то с шаманизмом, то с мистикой и эзотерикой, то с чем-то ещё, но она неизменно смеялась над моими попытками и искренне не понимала, зачем мне это надо. Она утверждала, что каждый из нас обладает непосредственным знанием себя Настоящего, и это знание можно лишь вспомнить в себе. Она называла это алхимией и говорила, что ей просто нравится это слово.
