Aut inveniam viam aut faciam.
Или найду дорогу, или проложу ее сам.
Из окон старого корабля-отеля, навечно пришвартованного к пристани, я смотрел, как Влтава, переливаясь в ночных красках серебристой змеей, вползала под своды Карлова моста. Раздирая веревку на руках я понимал, что на этот раз мне не выбраться. Снаружи слышался гул забитых машинами улиц. Я представлял, как нормальные жители Праги празднуют Рождество и кладут подарки под пушистые елки, дети на улице кричат: «Ежишек, приходи!», – а взрослые едят запеченного карпа и суют рыбью чешую в кошельки.
Колокол на соборе святого Вита пробил двенадцать раз, началась ночная месса, а значит, через полчаса полоумные фанатики принесут меня в жертву как какого-то ягненка.
Я задергался еще сильнее, пытаясь освободиться, когда услышал медленные шаги по скрипучей деревянной палубе.
«А все началось с дурацкого сна», – только и успел подумать я, прежде чем дверь каюты распахнулась и в проеме показался высокий худой силуэт.
За три месяца до этого
Напротив зеркала стояла девушка с янтарными[1] глазами и копной рыжих волос. Волнистые пряди падали, закрывая грудь, и виднелись только розовые соски. Вниз от пупка змеились ссадины и кровоподтеки.
Что чувствовала незнакомка, глядя в зеркало? Ужас? Или наслаждение?
Ее лицо застыло венецианской маской.
Парень за ее спиной разглядывал отражение. Поднял руку, ласково провел по девичьему плечу, задел рыжие локоны, а после со всей силы сжал горло.
* * *
Я выплыл из сна и вытер потный лоб, коснувшись гладкого шрама над бровью. Курить хотелось до зуда в горле. Сигарет не было – я ведь бросил.
Уже две недели мне снился один и тот же сон о девушке, которую я избивал, а затем душил. Провел рукой по всклокоченным волнистым волосам, резко выдохнул, успокаивая взбесившийся пульс. После первого сна проснулся в испуге, но спустя несколько дней начал испытывать возбуждение, наблюдая со стороны, как моя рука сжимает горло нагой красотки. Я начал думать, что со мной что-то не так. Может, пришло время записаться к психотерапевту?
Сон преследовал с тех пор, как я прилетел в Прагу из Калифорнии на съемки сериала. Помню, как был до смешного горд, что меня, выпускника Университета Лос-Анджелеса, сразу пригласили первым помощником режиссера.
– Почему они снимают в Праге? – глупо спрашивал я у сидевшего рядом друга. Глупо потому, что стоило самолету приземлиться, как меня прошибло восхищением. Казалось, средневековой готикой здесь был пропитан даже воздух. Я пропал – влюбился в город с первой минуты. Следующие дни посвятил погружению в живые декорации. Наслаждался прогулками по узким улочкам, вдыхал ароматы глинтвейна и сладкой выпечки, слушал орган в соборе Святого Вита. Старинная брусчатка казалась мне плитками шоколада, отполированными временем и тысячами пар ног восторженных туристов. До невозможности красиво!
Где-то под кроватью взорвался мелодией мобильный.
– Привет, – прокряхтел я, вставая.
– Дэн, бегом на студию! У нас ЧП! – как всегда энергично завопил Фил Митсон.
Я запустил руку в волосы и зевнул. Мне стало интересно, что такого могло стрястись за выходные. На студии с многонациональной командой и чешским руководством еще не привык то к слишком медленному ритму, то к четкому быстрому забегу, словно я снова в Америке. Чехи и в быту, и в работе были слишком медлительные, что шокировало меня в первые дни, а спустя время стало раздражать.
– Дэ-э-э-эн! Не спи, дружище! Проблема с главной актрисой: никто не видел ее со среды. Съемки горят. Приезжай! Главный рвет последние волосы и хочет вместе с тобой срочно присмотреть замену. Я позвонил в агентство, и все свободные актеры будут прослушиваться у нас пару дней.
Слушая друга, я прошлепал к холодильнику и застыл от удивления у открытой дверцы.
– Мира вроде собиралась в Альпы, покататься на лыжах с новым парнем, – вспомнил я счастливое щебетание актрисы, которая, будь ее воля, могла выдавать более ста тысяч слов в минуту, рассказывая о себе.
– Говорят, она не вернулась. Мобильный выключен, и парень пропал вместе с ней. Сегодня на киностудию звонили родители Миры. Дэн, все серьезно, – звучал в трубке обеспокоенный голос Фила.
Странно. Девушка была ответственной и пунктуальной, чем по-хорошему бесила нас, творческих людей. Последний год я тоже стал более аккуратным и собранным, чего не скажешь про Фила, который любил хаос во всем.
– Буду через двадцать минут, – на ходу запрыгивая в джинсы пообещал я.
Меня поселили в квартиру-студию в районе Летняны, которая принадлежала «Баррандову». Минимализм я любил. В «быте»[2] не было ничего вычурного, только самое необходимое: шкаф-купе у стены, рядом кровать. Комнату от кухни отделяла сквозная книжная полка, куда я успел купить несколько томиков по истории Праги на английском и учебник чешского для начинающих. Одно лишь зеркало, висящее в коридоре, выбивалось из общего стиля своей антикварной рамой.
Погладив по привычке гладкий крест серьги, которую подарила бабушка на восемнадцатилетие, я выглянул в окно. Чернильное пражское небо сегодня гремело тучами. Я весело хмыкнул. Поистине непредсказуемая погода в Чехии – дождь, жара и ветер могли сменять друг друга каждый час. В коридоре застрял, распутывая ненавистные длинные шнурки на кроссовках.