Глобальный взгляд на прогресс западной цивилизации, предложенный Норбертом Элиасом, основан на постепенном приручении эмоций, которое приводит к нарастающему самоконтролю субъекта1. Ученый показывает, как природная эмоциональность медленно вытеснялась на периферию публичного пространства и заменялась строго кодифицированными правилами хорошего тона. Эта европоцентричная и очень оптимистичная по своей сути теория вызвала многочисленные дискуссии, но была все же воспринята с большим уважением. Она продолжает традиции старой школы многоликой гуманистической мысли: ее представители верят в способность себе подобных с течением времени меняться к лучшему, как это делали многократно цитируемый Элиасом Эразм, мечтавший о скором наступлении золотого века, или Кондорсе, полагавший, что «род человеческий уверенно идет по пути правды, добродетели и счастья».
Научный труд Элиаса, появившийся в 1939 году, был интеллектуальным противоядием темной угрозе нацизма. В работе не рассматриваются сенсорные явления, известные науке сегодня. В качестве основного примера автор использует двор Людовика XIV и, кроме всего прочего, связывает изучаемый цивилизаторский процесс с подавлением телесных функций и умалением чрезмерных или неприличных реакций в присутствии посторонних. Согласно теории Элиаса, новые модели поведения, прививаемые детям в высших слоях общества едва ли не с рождения, вызывают все нарастающее индивидуальное неприятие агрессивности. Затем этот процесс распространяется на другие социальные группы.
Это явление можно рассмотреть и под иным углом. Главная тема настоящей книги – запах. О запахе много говорится в новаторских текстах по воспитанию, например в труде Эразма «О приличии детских нравов», опубликованном в 1530 году на латыни и предназначенном для избранной публики. Согласно позднейшим научным открытиям, запах – это ворота, через которые входят и запоминаются эмоции. Вероятно, обоняние – единственное чувство, которое основано не на врожденном, а на приобретенном, на опыте2. Двойственные сигналы, посылаемые обонянием, могут вызывать как удовольствие, так и страх или отвращение. Мне представляется, что, используя огромное количество информации, оставленной живыми существами, которых давно уже нет на свете, можно создать некую экспериментальную историю.
Для этого нужно попытаться понять, как функционировал их мир, каково было их восприятие и мышление, а не проецировать на них наши собственные допущения и предположения. Именно благодаря этому исторический подход, что бы о нем иногда ни говорили, может помочь приблизиться к некоторой объективности. Отвращение, вызываемое запахом, в действительности не запрограммировано биологически. Например, чтобы у европейского ребенка возникло отвращение к собственным экскрементам, нужно по крайней мере четыре-пять лет. Мало кто из наших современников соглашается с этой мыслью, предпочитая считать, что это отвращение так же естественно, как и универсально. В действительности же речь идет о многовековом культурном давлении. Усилие, упрямо повторяемое каждым новым поколением, вызывает у индивида чувство отвращения и стыда по отношению к тому, что производится кишечником. Едва уловимый запах этой субстанции в буквальном смысле вызывает у нас тошноту. Такое же непреодолимое отвращение может вызвать ее созерцание и даже «туалетный юмор»: появление неприятного запаха вызывает возмущение всех чувств и сообщается от чувств разуму. Совсем иначе обстояли дела в XVI–XVII веках. Неприятные запахи вызывали отвращение лишь у незначительного меньшинства, дистанцировавшегося не только от народных масс, живущих в постоянной вони, но и от многих интеллектуалов, в частности сказочников – любителей и распространителей мощной скатологической культуры3.
Отдавая должное Норберту Элиасу, пионеру в этой области, «Цивилизация запахов» основывается не на столь прямолинейной перспективе, как его книга. Значительные обонятельные мутации, наблюдаемые в период от эпохи Возрождения до Первой империи, не вписываются в схему неизбежного прогресса человеческого разума. Напротив, в первую очередь их нужно расшифровывать исходя из главных тревог наших предков. Речь ни в коем случае не идет о попытке реабилитации старого доброго времени, потому что нечистоты и чудовищная вонь были тогда вездесущи, воздух был особенно пропитан тошнотворными испарениями в городах, зажатых стенами. Еще хуже обстояли дела со зловонием в городах в XVIII веке, когда начались бурный рост населения и индустриализация. Так продолжалось вплоть до создания в конце XIX века канализации (глава II). Подобное постоянство не дает поверить, что основная причина изменений, случившихся с обонянием при Старом порядке, – это периодическая более или менее успешная борьба с застоявшимся запахом нечистот. Современники с легкостью приноравливались к нему. Вынужденные повсюду видеть и чувствовать запах раблезианской «веселой материи»4, они не демонстрировали ни малейшего отвращения ни к фекалиям, ни к моче, оставленным людьми или животными. К тому же из этих субстанций делались лекарства от разных болезней и косметические средства. До 1620‐х годов то, что сейчас вызывает у нас отвращение, с восторгом описывалось в стихах и прозе. Запахи экскрементов и немытого тела составляли существенную часть в эротическом и сексуальном воспитании – как в элитарной среде, так и в народе (глава III).
