Сознание возвращалось медленно и болезненно. Он прорывался сквозь плотный слой сна, из воображаемого начала всех начал, пересекал само время. Он вытянул псевдоподию из изначальной тины, и эта псевдоподия была им. Он стал амебой, заключавшей в себе его сущность, затем рыбой, помеченной некоторой индивидуальностью, затем обезьяной, не похожей на других. И, наконец, стал человеком.
Каким? Он смутно видел себя стоящим с лучевиком в руках над трупом. Вот таким.
Он очнулся, протер глаза и стал ждать других воспоминаний.
Но ничего не вспомнил. Даже имени.
Он поспешно сел и приказал памяти вернуться. Безрезультатно. Он огляделся вокруг, надеясь найти ключ к своей личности.
Маленькая серая комната, в одном конце которой закрытая дверь. В другом, в алькове, сквозь штору виднелся крошечный туалет. Помещение освещалось из какого-то скрытого источника – возможно, с потолка. В комнате стояли кровать, стул – и больше ничего.
Он подпер подбородок рукой, сомкнул веки, попытался сосредоточиться. Гомо сапиенс, мужчина, человек с планеты Земля. Он говорил на языке, называющемся английским. (Значило ли это, что были другие языки?) Ему были известны названия предметов: комната, кровать, стул. Он обладал, кроме того, определенным запасом общих знаний. Но отдавал себе отчет, что существует великое множество важных вещей, которые он знал когда-то, но не знает сейчас.
«Со мной что-то случилось».
Это «что-то» могло кончиться хуже. Если бы оно продлилось еще немного, он мог остаться безмозглым созданием, лишенным дара речи, не осознающим даже того, что он является человеком, мужчиной, землянином. Кое-что ему сохранили.
Но когда он попытался выйти за рамки известных ему фактов, то наткнулся на темную, заполненную ужасом зону. НЕ ВХОДИТЬ.
«Я, наверное, был болен».
Единственное разумное объяснение. В свое время, вероятно, у него были какие-то воспоминания о птицах, деревьях, друзьях, собственном положении в обществе, а может быть, и о жене. Теперь он мог лишь предполагать их. Когда-то он говорил: «Это похоже на…» или «Это напоминает мне…» Теперь же ничто ни о чем ему не напоминало, вещи были сами собой – и только. Он потерял возможность сравнивать и противопоставлять. Он не мог больше анализировать настоящее в свете пережитого прошлого.
«Должно быть, я в больнице».
Конечно. Здесь его лечат. Добрые врачи трудятся над возвращением ему памяти, осознания личности, чтобы сообщить ему, кто он и что он. Благородный труд! Он почувствовал, как на глазах у него выступили слезы благодарности. Он встал и медленно обошел комнатку. Дверь была заперта. Его охватил панический страх, который он решительно подавил в себе. Возможно, он был буйным.
Что ж, он будет буйствовать. Они увидят. Надо поговорить с врачом.
Он стал ждать. Прошло немало времени, прежде чем в коридоре послышались шаги.
Шаги остановились у его двери. Панель откатилась в сторону, и возникло чье-то лицо.
– Как самочувствие?
Судя по коричневой форме и предмету, висящему на поясе (вероятно, оружие, подумал он), пришедший был охранником.
– Вы можете сказать, как меня зовут?
– Называй себя «четыреста второй», – сказал охранник. – По номеру камеры.
Это ему не понравилось. Но лучше 402-й, чем никто. Он спросил:
– Я долго болел? Сейчас мне лучше?
– Да, – лаконично заверил охранник. – Веди себя спокойно. Подчиняйся правилам. Не вздумай дурить.
– Конечно, – согласился 402-й. – Но почему я ничего не могу вспомнить?
– Так всегда бывает, – ответил охранник и повернулся к выходу.
402-й окликнул его:
– Подождите! Нельзя же так оставлять меня, не объяснив, что со мной случилось? Почему я в больнице?
– В больнице? – удивился охранник и, ухмыляясь, посмотрел на 402-го. – С чего ты взял?
– Я так предполагаю.
– Ты предполагаешь неверно. Это тюрьма.
402-й вспомнил сон об убитом человеке. Сон или воспоминание? Он отчаянно взмолился:
– В чем меня обвиняют? Что я сделал?
– Узнаешь, – бросил страж.
– Когда?
– После приземления. А пока готовься к собранию.
Он ушел. 402-й сидел на кровати и пытался думать. Кое-что прояснилось: он в тюрьме, и тюрьма вскоре приземлится. Что все это значит? Зачем тюрьме приземляться? И что за собрание ждет его впереди?
…У 402-го осталось довольно смутное впечатление о том, что произошло дальше. Он не помнил, долго ли просидел на кровати, пытаясь склеить обрывки знаний о себе самом. Потом ему почудилось, будто прозвенел звонок. Дверь камеры открылась.
Зачем? Что бы это значило?
402-й подошел к двери и выглянул в коридор. Он был очень возбужден, но ему не хотелось покидать камеру – она давала ощущение безопасности. Подошел охранник.
– Не бойся. Никто тебе ничего не сделает. Иди по коридору прямо.
Охранник легонько подтолкнул его, и 402-й пошел по коридору. Он видел другие открытые камеры, людей, выходящих в коридор. Поначалу их было немного; людской поток увеличивался, заполняя проход. Большинство было в замешательстве, все молчали. Покрикивали только охранники:
– Прямо, давай двигай, прямо!
Их пригнали в большую круглую аудиторию. На балконе, опоясывающем комнату, стояли вооруженные стражи. Их присутствие казалось необязательным: испуганная и ничего не соображающая толпа и не помышляла о бунте. Однако охранники имели символическое значение – напоминали только что пробудившимся людям о самом важном факте их жизни: они арестанты.
