1. Пролог
Шел год 1812.
Вот уже и отгремело Бородино своим кровавым салютом. Мы отступали. Потери шли страшные.
Голод, смерть, ожесточение местных - всё смешалось воедино. Я, потомственный герцог, замотанный в какое-то тряпье, жрал полусырую конину. До места нашей ссылки живыми дошли единицы. Я был один из этих счастливцев. А счастливцев ли? Даже простых офицеров и тех было мало. Что уж говорить о тех, кто был бы равен мне. В той глухой деревне, где нас кое-как пристроили на постой, осталась одна солдатня. Охраняли слабо. Край вечной зимы. Дикое место. Шаг в сторону, и ты труп, не дикие звери растерзают бренное тело, так возьмёт свою жатву мороз. Лишь в снах, что удавалось украсть у моего постоянного спутника, холода, я видел родное Бордо. Край солнца и вечного лета. Довольно терпеть. Я пошёл умирать дальней тропкой, что мимо страшных сугробов вела к краю селенья и дальше в лес. Сколько шёл - не знаю. Вышел на лесную опушку, где стояла малютка-изба. Окна её светились таким манящим, желанным светом тепла и уюта, что дарит родной дом заблудшему сыну. Напоследок, перед тем как закончить свой путь в снегах, я всё же не утерпел и решил ухватить за край чужое счастье, посмотреть в манящее окно. За столом сидела девица. Тугая русая коса свисала с её покатого плеча. Она плела тонкое кружево дивной работы в свете лучинки. Впервые я видел такую работу в этой дикой безбрежной стране. В доме, что весь состоял из одной комнаты, была только эта девушка, да её кошка. Миг, мир пошатнулся и я упал.
Очнулся, замотанный в шкуру, в тепле. Мою смерть подло украли. А впрочем, надо мной стоял подлинный ангел исполненный нежной девичьей красоты. Всё, что я смог прошептать, перед тем как уйти в темное забытье: « Mon ange».
…
Mon ange. Иначе и не возможно было бы назвать мою прекрасную нимфу. Вот уже второй год, как живу я у неё. Поначалу такая строгая, где-то даже холодная, она стала для меня настоящим спасением, грея душу и тело в холодном краю замёрзших сердец. Я уже вполне сносно говорю и понимаю на языке этих варваров. Но так и не смог привыкнуть к этой их почти первобытной жизни, к обычаям, к суровой природе края. Mon Ange, я продолжаю так звать свою почти что жену Мари. Она родила мне крепкого сына. Сейчас ему уже полгода. Он немного похож на меня. Хотя, разве узнаешь в этом сыне дикого края утончённого герцога из Бордо? Никогда. Крепкий, щекастый. И всё же я люблю их обоих. И мою возлюбленную женщину и её бастарда, полученного от меня. Живём мы ладно. Работа не особо утруждает меня. Охота, собирательство, земледелие. Порой всё так же снится родное южное солнце, грозди винограда, что переливаются янтарём, песчаный берег, море, настоящие тонконогие быстроходные лошади, а не местные крестьянские клячи.
...
Я, наконец-то, могу вернуться домой, ступить на родной французский берег. Боже, как давно я мечтал об этом счастье. А Мари? Смею ли я взять ее с собой? Кем она станет в моём богатом поместье? Женой? Никогда не родит простая крестьянка достойного продолжателя старинного герцогского рода. Тем более она так упорна в своей православной вере. Не вынесет Мари роли моей любовницы при живой жене, которой я обзаведусь вскоре по прибытии домой. Да и маленький мой бастард не перенесёт тягот длинного пути, помрёт дорогой.
А мне пора задуматься о продолжении славного рода, о наследниках. Вернусь домой и как можно скорее заключу брак с достойной кандидаткой хорошего славного рода.
...
Напоследок поцеловал в нежный лоб своего милого сына. Нет, вовсе не герцог. Сильный крестьянский сын. И всё же, в нём течёт, пусть и капля, но моей драгоценной крови. Я, а не кто-то другой, подарил ему жизнь. Помедлив, я снял родовой медальон, что сам носил с детства и положил дитю в колыбель. До сих пор не могу объяснить свой поступок. Зачем ему, взрослому, пригодится тот медальон? Mon Ange была всё так же прекрасна во сне, как и в первый день нашей встречи. Белая нежная кожа, русые волосы, что разметались в скромной постели. Ангел, мой скромный милый ангел. Прости. Я дал тебе сына, а ты мне вернула жизнь. Мы никогда больше не увидимся. Я возвращаюсь в Бордо. Тихо притворив за собой дверь, лишь бы не нарушить их сна, я вышел из дома по хрусткому первому снегу, предвестнику скорой зимы.
Путь мой преградил окрик в спину.
- Будь ты проклят и весь твой герцогский род. Пусть никогда ни твоя жена, не жёны твоих потомков не смогут подарить вашему клятому роду больше одного сына на целое поколение. Не дадут вам эти достойные дамы больше, чем дала я. Пока не станешь молить прощения такой же студёной снежной зимой, какой я спасла тебя, на коленях перед образом святой Богородицы в нашем храме. Иди же в свой Бордо. Что медлишь? Иди!
Не оборачиваясь, я сказал лишь одну фразу, что могла быть достойна меня самого.
- Будь счастлива, Мари.
И покинул навечно тот холодный и дикий край.
...
Проклятие Мари сбылось. Сколько горя принесло оно мне и моему единственному законному сыну. Скольких нерождённых детей украло у нас обоих.
Мой милый и славный внук, достойное продолжение нашего рода! Оставляю эти письма тебе. Вернись на ту землю, попроси прощения за мой вынужденный грех. За весь наш род. Всё чаще мне снится Мари. Всё острее я вспоминаю её светлый лик, обводы нежного тела, робкий взгляд нежных глаз из-под пышных ресниц. Встань под образа в старом храме. Оставляю тебе и карту с пометкой. Elle a ete ici, Mon Ange.
