ГЛАВА ПЕРВАЯ. Пробуждение. Чужое тело. Лечи! Мальчишка. Союз Советских Социалистических Республик.
- Котика он спасал.
- Не понял?
- Что здесь понимать. Стоял с
одноклассницей у Полтавских ворот. Котенок на дорогу выскочил. И тут на тебе
- купец-афганец на «студере»- барбухайке
[1] с грузом шерсти. Границу прошёл, на таможню торопился, чтобы до закрытия
успеть - разгрузиться и назад. Там ограничение сорок, а он семьдесят пёр, козёл
обкуренный.
- Ещё и обкуренный?
- Я ему огня не подносил, да только они по
жизни обкуренные, сами знаете. Но раньше прокатывало, нашим они на хер не
сдались, лишь бы правила не нарушали и котиков не давили. А тут…
- Значит, он выскочил на дорогу - котёнка
спасать?
- Сам я не видел, одноклассница его
рассказала, мне его уже таким доставили – перелом свода черепа, практически
несовместимый с жизнью, перелом позвоночника в двух местах – седьмой шейный и
одиннадцатый грудной; множественные переломы левой кисти, четыре сломанных
ребра… Это, не считая гематом по всему телу и рваной глубокой раны на внешней
стороне правого бедра. В общем, котика он спас, а сам… Жалко, пацана,
тринадцать лет всего. Вся жизнь впереди. Была.
- Понятно. И вы, опытный хирург, не смогли
его спасти?
- Да, я опытный хирург, это вы, товарищ
майор, верно заметили. Более того – начальник этого госпиталя. Однако не бог и
не волшебник. Сделал всё, что в моих силах, включая срочную трепанацию черепа,
но… Будь под боком окружной госпиталь с его оборудованием, возможно, был бы
шанс. Но где мы и где окружной госпиталь? У меня кислородному аппарату сто лет
в обед, а койки войну помнят. Не Отечественную. Первую мировую. Хорошо хоть
рентгеновский аппарат нормальный, иначе бы вообще хана.
- А вертолёт вызвать?
- А смысл? Он в таком состоянии
транспортировке не подлежал. Ни по воздуху, ни по земле. Слушай, майор, кончай
цепляться, в рапорте всё написано. Подробно. Я понимаю, работа у тебя такая, но
и ты пойми – пацан был не жилец. Мне ещё с родителями его говорить придётся.
Как подумаю, так… Коньяка хочешь, майор? По пятьдесят. Самое время, учитывая
обстоятельства. Как врач говорю.
- Хм. Не откажусь.
Стук. Лёгкое позвякивание. Звук льющейся
жидкости.
- Ну, не чокаясь. Помянем раба божьего
Сергея.
Тишина. Кто-то шумно втягивает ноздрями
воздух. Выдыхает.
- Хор-роший коньяк. Не обманули.
- Раба божьего?
- Не бери в голову, майор. Я такой же
коммунист, как и ты. Хоть и должен по всей истории моего рода быть правоверным
мусульманином.
- Да нет, ничего. Просто… Кстати, об усопшем рабе божьем Сергее. Это
правильно, что у него открыты глаза, и он ими даже моргает?
- Что?!
Единственная попытка повернуть голову
отозвалась такой страшной болью, что я чуть было не потерял сознание.
На глазах выступили слёзы.
Сквозь их мутную дрожащую пелену я
разглядел два мужских силуэта, склонившихся надо мной. Подумал вытереть слёзы
рукой, но оставил эту мысль, - если попытка повернуть голову привела к таким
последствиям, то лучше не рисковать и вообще не двигаться. Пока хотя бы. Тем
более кто-то тут говорил о двух переломах позвоночника. Моего, следует
понимать. Плюс черепная травма практически несовместимая с жизнью (теперь
понятно, почему так болит голова) и прочее по мелочи. Однако я жив, что не
вызывает ни малейших сомнений. Значит, поборемся
Я сморгнул, видимость улучшилась.
Крупный мужчина в белом халате и такой же
шапочке. Рукава халата закатаны по
локоть так, что видны сильные руки, густо поросшие черными волосами.
Врач? Будем считать.
Другой, ниже ростом, без головного убора,
с короткой стрижкой жидковатых русых волос, облачен в какой-то мундир глухого
зелёного цвета. Военный? Может быть. Поверх мундира наброшен такой же, как у
первого, белый халат. Как к нему обращался первый – товарищ майор? Это воинское
звание.
Стоп. Откуда я это знаю?
Нет, не так. Откуда я знаю язык, на
котором они говорят? Более того. Я готов поклясться, что никогда прежде этого
языка не слышал…
Зададим себе другой вопрос. Где я, и что
вообще случилось?
Тем временем мужчина, которого я определил
как врача, подошёл ближе, придвинул к себе табурет, сел и приложил большой
палец к моему правому запястью (левое, перебинтованное, пульсировало болью).
Пульс считает, догадался я, исподволь
разглядывая его рыхловатое лицо, на котором выделялись внимательные, чуть
навыкате, карие глаза и крупный мясистый нос.
- Сто двадцать, - сообщил носатый врач,
обернувшись к своему собеседнику. – Много, но не критично. Если бы не видел
своими глазами, то сказал бы, что так не бывает. Однако – вот оно, - он умолк и
опять склонился ко мне:
- Ты меня слышишь? Если не можешь
говорить, просто моргни. Один раз – «да», два – «нет». Слышишь меня?
- «Да», - моргнул я.
Проверять, могу я говорить на этом языке
или нет, не стал. Сначала разберёмся хоть немного в происходящем, потом
говорить будем.
- Сейчас я посвечу тебе в глаза, старайся
держать их открытыми. Хорошо?
- «Да».
В руке врача появился фонарик. Луч света
коснулся сначала одного глаза, затем другого.
Понятно, реакцию зрачков проверяет.
