Салли (3:27:10,4):Птицы!
Скайлс (3:27:11):Ого!
(3:27:11,4):Звуки глухих ударов, сопровождающиеся дребезжанием.
Скайлс (3:27:12):Ах ты ж черт!
Салли (3:27:13):О да!
(3:27:14):Начинается звук, похожий на ослабление шума двигателя (уменьшение тяги).
Скайлс (3:27:14):Ой-ей…
Когда гуси врезались в самолет, было ощущение, будто на нас обрушился сильный град. Звук был такой, как во время самой жуткой из всех гроз, какие я видывал в Техасе. Столкновения с птицами произошли во многих местах ниже уровня ветрового стекла, включая нос, крылья и двигатели. Глухие удары слышались в быстрой последовательности, почти одновременно, их разделяли доли секунды.
Сразу же после столкновения с птицами я получил осязаемые, слышимые и обонятельные свидетельства того, что гуси попали в двигатели – оба двигателя – и серьезно повредили их.
Я услышал, как захлебываются двигатели, пожирая себя изнутри, как их быстро вращавшиеся, идеально сбалансированные механизмы разрушаются, а сломанные лопасти разлетаются. Я ощущал аномальную жесткую вибрацию. Двигатели мощно стонали. Я никогда не забуду эти ужасные, противоестественные звуки и тряску. Им было ПЛОХО – и звук это подтверждал! А потом я ощутил характерный запах – запах горящих птиц. Воздух, красноречиво свидетельствующий об этом, втягивало из двигателей в кабину.
Через считаные секунды мы с Джеффом ощутили внезапную, полную и двусторонне симметричную потерю тяги. Это не было похоже ни на что из того, что мне прежде доводилось испытывать в кабине. Это шокировало и ошеломляло. Нет иного способа это описать.
Я очень быстро понял, что мы имеем дело с беспрецедентным кризисом. Если бы мы потеряли один двигатель, то сохранили бы управление самолетом и следовали соответствующим процедурам. Мы бы объявили аварийную ситуацию, сообщили диспетчеру о потере одного двигателя и получили бы разрешение на экстренную посадку в наиболее подходящем ближайшем аэропорту.
В моей практике прежде никогда не случалось отказа даже одного двигателя. Двигатели в наши дни настолько надежны, что профессиональный пилот гражданской авиации может за всю карьеру не потерять ни одного. До рейса 1549 я шел как раз к этому идеальному рекорду.
Салли (3:27:15):У нас один ост… оба останавливаются.
(3:27:18,5):Зажигание в положение «start».
(3:27:21,3):Запускаю APU[1].
Через восемь секунд после столкновения с птицами я понял, что это суровейшее авиационное испытание, с каким я когда-либо сталкивался. Это было самое тошнотворное, самое мучительное чувство, какое я когда-либо испытывал в своей жизни, – словно душа проваливается сквозь пятки и летит в бездну.
Я сразу же интуитивно понял, что мне нужно взять управление на себя, а Джеффу – заняться ОСЭ[2].
– Мой самолет, то есть «управление принял», – сказал я ему в 3:27:23,2.
– Твой самолет, то есть «управление передал», – подтвердил он.
Две мысли мелькнули у меня в сознании, обе – порождение защитной реакции рассудка: Не может быть, чтобы это было на самом деле. Не может быть, чтобы это происходило со мной.
Я сумел заставить себя отбросить эти мысли почти мгновенно. Учитывая серьезность ситуации, я знал, что у меня есть считаные секунды на создание плана действий и считаные минуты на приведение его в исполнение.
Я осознавал свое тело. Чувствовал приток адреналина. Уверен, мое артериальное давление и пульс зашкаливали. Но я также знал, что должен сконцентрироваться на ближайших задачах и не позволять физическим ощущениям отвлекать меня.
Первое, что я сделал, – опустил нос самолета для наилучшей скорости планирования. Чтобы все мы, находившиеся на борту, выжили, самолет должен был стать эффективным планером.
Мы были в тот момент над Бронксом, и я видел из окна северный Манхэттен. Самая большая высота, которую мы успели набрать в высшей точке, едва превышала 914,4 м, и теперь, по-прежнему направляясь на север, мы снижались со скоростью более одной тысячи футов (30 м) в минуту. Это все равно что спускаться в лифте, пролетающем по два этажа в секунду.
Двадцать одна с половиной секунды прошла после столкновения с птицами. Нужно было доложить диспетчеру о нашей ситуации. И найти место, чтобы быстро посадить самолет – не важно, вернувшись в Ла-Гуардию или где-то еще. Я начал левый разворот, присматривая такое место.
Конец ознакомительного фрагмента.
