Пролог. Тост и предложения
На кухне одной обычной пятиэтажки
- Как Надька твоя вышку окончила-то? - шел второй час обстоятельного женского разговора двух подруг.
И что с того, что встречались они раз в полгода, а не созванивались по паре месяцев? От этого дружить не перестанешь, если есть сродство душ, если на соседних горшках в саду сидели и умудрились пронести симпатию сквозь года. Случалось всякое: ссорились, отбивали друг у друга поклонников, случайно рвали и сажали пятна на взятые поносить вещи. Но горшки, с которых все начиналось... Это такое дело, что на их фоне шмотки и мужики, которые, конечно же, все козлы, не котируются.
Вера Анатольевна Последняя и Нина Игнатьевна Корочкина сидели на кухонном диванчике, прихлебывали ликер 'Бейлиз' (опустевшая бутылка кагора уже стояла у ножки стола). Закусывали спиртное сыром, шоколадными конфетками ассорти и трюфелями. Женщины периода 'к' и 'чуть за сорок', но очень неплохо сохранившиеся, трепались обо всем на свете. Зашла речь и о дочери Веры.
- Надежда? - Вера качнула рюмочкой и удивленно хмыкнула. - С красным дипломом вышла.
- Надька-а? - всерьез удивилась Нина и поправила на переносице очки.
- Сама в шоке, - гордо согласилась подруга. - В школе с тройки на четверку едва переваливалась, а тут нате вам. Но ты ж знаешь мою, она всегда была...
- С прибабахом, - с пьяной прямотой вставила Корочкина.
- Сейчас говорят 'с нестандартным мышлением', - погрозила подруге пальцем Вера. - Я спросила у нее, чего так хорошо-то получилось, а она ответила, что в школе все время требовали подробно расписывать, как решаешь. А она не может, потому что цифрами этого не расписывается, но ответ-то видит верный. А в ВУЗе от нее с 'как' отстали, когда поняли, что не списывает, и пятерки пошли.
- Молодца! У меня тост! - провозгласила Нина. - За Последнюю Надежду!
- Все остришь, - незло хмыкнула Вера. - А вот выпьем! За дочку мою! За Последнюю Надежду!
Рюмочки звякнули, конфетные фантики зашуршали. Нинка же спросила:
- Устроила ее куда?
- А, - досадливо отмахнулась Вера. - Пока Мироедова в отпусках, помогает мне с сортировкой бумаг для архива. Знакомых прозвонила. Сейчас сама знаешь, все хотят молодых, но с опытом. У Надьки даже трудовой пока нет. А чего, к вам ее хочешь взять?
- У нас же Степаныч, - со вздохом напомнила Нина, откинувшись на спинку диванчика. - От него и мужики-то с железными нервами бегут, если не ко двору пришлись. Секретарей, как Ольгуня, его племяшка, со своим военным по переводу в Сибирь укатила, каждые три месяца меняем. Точно прокладки в бракованном кране. Хотя... Слушай! Если твоей Надьке только трудовая нужна? - чуть оживилась кадровичка. - Так я ее возьму - Бибиков Сашка, как ИО, приказ о приеме подмахнет запросто. Пару недель потрется, Степаныч из отпуска выйдет, разок-другой наорет, сама сбежит. Зато какой-никакой опыт работы и трудовая будет. Ну как, годится?
- Чего ты у меня-то спрашиваешь? Надо у нее, - Вера встала, подошла к двери и крикнула: - Надь, к тете Нине работать пойдешь?
Минуту-другую было тихо, а потом раздался звонкий голос:
- Пойду! - и из комнаты выглянула худышка с блеклыми сероватыми волосами, наглой россыпью веснушек на длинноватом носике и забавно оттопыренными в верхней части раковины ушками. Походила она скорее на какого-то зверька, по недоразумению ставшего человеком, чем на обычную девушку. Красавицей Надю никто не назвал бы и спьяну, но ничего отталкивающего в ее внешности не было. Она просто выглядела иначе.
Не может быть дерево подобно человеку и не к лицу растению равняться на людей. Другое оно! Вот так и Надежда Викторовна Последняя к категории хомо сапиенс принадлежала с большой натяжкой просто потому, что никаких иных 'сапиенсов' на Земле не водилось уже миллионы лет. А она почему-то появилась. К добру ли, к худу - кто ведает?
Надька и сама давно поняла, что не похожа на других. Поначалу думала, ей только кажется и все притворяются, что не видят и не чувствуют так, как она. Потом, когда поняла, что не шутят, недоумевала, почему все остальные не такие. К счастью, мама Вера смеяться, таскать ее по врачам или пытаться сделать из дочери нормальную не стала, в отличие от папы. Виктор выходок дочки не выдержал и сбежал, когда той едва минуло полтора года, оставив им небольшую трехкомнатную квартирку.
Так и росла Последняя Надежда под крылышком у матери, которая, как только уяснила, что дочка понимает слова, сказала: 'Надюшка, быть как все любой дурак сможет. А тебе на роду иное написано! Будь собой!'
Позиция ли матери, или собственный немного флегматичный склад характера помог, но Надежда себя моральным уродом не считала. Приняла свою инаковость с легким сердцем. Нет, как флагом на баррикадах не размахивала, но почти гордилась школьным прозвищем 'Надька-чудачка'. Ей казалось естественным видеть вкус и запах в цвете, воспринимать речь и всех окружающих картинками-образами, а любые решения, от рецепта супа до математической задачки, искать в сплетениях ассоциаций-символов. Ну и пусть чудачка, зато ей было ужасно интересно жить!
Спустя полгода
