– Мери! – Джулиан резко остановился и, обернувшись, сделал два шага назад по направлению к ней, тянущейся рукой к нему, и тоже потянулся к ней. – Книгу, Мери! Сначала книгу!
Она покачала головой, пытаясь сопротивляться, чувствуя, что её затягивает всё сильнее… Или ей так только казалось? Или это только было такое странное чувство?
– Ты не справишься, — Джулиан выглядел испуганным и расстроенным. – Просто отдай мне её, я обещаю…
Она снова покачала головой, но и сама понимала, что с книгой в руке погубит и себя, и его. Им обоим уже вряд ли суждено вернуться, но если бы она могла спасти хотя бы его…
– Мери, пожалуйста! Я обещаю, что вытащу тебя, — он снова протянул руку.
Вздох протяжно вырвался из её груди, и она, из последних сил сгребая ногтями рыхлую лесную землю, выпустила книгу из рук – выпустила свой, наверное, последний шанс на спасение. Толстый пожелтевший том плавно перевернулся в воздухе и, не успев коснуться земли, очутился в руках Джулиана, который в тот же миг улыбнулся. Смех пронёсся над всем лесом, оглушил Мери, закрался в её мысли и чувства, пока к ней медленно приходило страшное осознание, что всё это было ошибкой – ужасной и непоправимой ошибкой.
– Никто не выбирается отсюда, – произнёс он, но это был уже не голос Джулиана, и страшная гримаса на его лице была тому подтверждением. – Никто кроме этой Книги. И тех, у кого она есть.
Он засмеялся так громко и так жутко, что у любого бы быстро и сильно, как в лихорадке, забилось бы сердце, как оно забилось в тот момент у маленькой Иры, когда она любопытными маленькими глазками пробегала по книжной странице от строчки к строчке, и тревога тем временем нарастала всё сильнее и сильнее, превращаясь уже во что-то большее, ещё не ясное маленькому ребёнку и уже так непонятное обычному взрослому. И в тот момент она бы дочитала уже концовку, если бы её старший брат, так любивший делать подобное (кто из старших братьев этого не любит), со всего размаху не вбежал бы на кровать и не испугал бы её. Лиза вздрогнула и тут же заплакала, и Кириллу так вдруг жалко стало маленькую сестру, что он обнял её за плечи и легонько прижал к себе, и слёзы, до этого времени медленно падающие на книжные странички, теперь перенеслись на его свитер.
– Ну всё, Ира, хватит, – примирительно улыбнулся ей брат, чувствуя, что слёзы уже перестали, и она только слабо и ещё слегка испуганно всхлипывает. – Давай я тебе лучше почитаю, а эти ужасы отложим в сторону.
И снова её посетило чувство, которое нельзя было передать никакими словами, точно она с головой окуналась в какую-то неведомую пещеру, и, несмотря на неизведанность, погружение это было приятным и ни с чем, абсолютно ни с чем не сравнимым. Она не просто любила читать. Книги были всей её жизнью.
– А теперь засыпай, – Кирилл улыбнулся, откладывая книгу в сторону. – И пусть тебе приснятся только хорошие сны.
– Такие же, как книги? – Ира подняла голову с подушки, но брат тут же опустил её назад. – Они ведь настоящие, Кирилл? Правда настоящие?
– Конечно настоящие, – он усмехнулся, но попытался скрыть свою усмешку и оставить эти мысли при себе. – Когда ты вырастешь, ты это поймёшь.
Так и случилось. И то ли слова брата оказались неким предсказанием на будущее, то ли это действительно правда, что любое слово имеет силу, но Ира навсегда запомнила тот вечер, и из всех её детских воспоминаний это впоследствии окажется самым ярким, хотя она и не будет понимать, почему. «Из-за любви к брату», – думала они, будучи уже большой, практически взрослой. Но не все знают, что книжные дети на самом деле не вырастают. Почти никогда.