Франция. Июль 1567 года.
Стоя в тени монастырской базилики, молодой доминиканский монах, брат Дамиан, предавался греху рукоблудия. Старые камни приятно холодили, а плющ, оплетающий стену, хорошо скрывал от посторонних глаз и жаркого полуденного солнца. Устав Монастыря святого Антония, и без того достаточно суровый, после недавней буллы нового папы стал совсем тягостным. Этим указом Инквизиция формально ставилась выше самого Святого престола. Поговаривали, что Пий V, ранее служивший инквизитором в Риме, захотел всю Европу превратить в один большой монастырь, а за малейшее ослушание и прегрешение призывал к самым суровым наказаниям. Сам Пий вел безукоризненно аскетический образ жизни, требуя того же и от других.
После того как отец-эконом застал молодого монаха с юным златовласым послушником, жизнь сделалась абсолютно невыносимой. За содомский грех сам отец-настоятель наложил тяжелую пенитенцию на брата Дамиана, и только один час в день тот мог трудиться на открытом воздухе в монастырском саду. Все остальное время, с перерывами на трапезу, молитвы и сон, он был обязан прислуживать главному библиотекарю – старому отцу Франциску. Местом трудов брату Дамиану определили Малый библиотечный зал – мрачную темную палату, где содержались книги, запрещенные для чтения, но разрешенные к хранению. От духоты и книжной пыли у Дамиана слезились и болели глаза, краснели и распухали пальцы, першило в горле. Зато старика библиотекаря ничто не брало. Проведя всю жизнь среди древних свитков и огромных толстых инкунабул, отец Франциск сам сделался похожим на античный манускрипт. Последний раз, когда Дамиан уронил какую-то толстую старую книгу, а та от ветхости развалилась, старик так его избил кипарисовой палкой, что бедняга три дня потом мочился кровью и еле таскал ноги. А вчера в наказание за перепутанные книги, что вместо верхней полки оказались на нижней, отец Франциск заставил молодого монаха делать всю работу стоя на коленях. До самой вечерней трапезы.
А этой ночью брат Дамиан увидел ангела. Ангел явился к нему в образе прекрасного юноши и научил, как жить дальше и как поступить, чтобы изменить свою участь к лучшему. Ангел телесно облегчил плотские страдания молодого монаха и объяснил, что есть истинный грех, а что – нет и как зло может быть побеждено другим злом, а потом отмолено и искуплено покаянием. Теперь Дамиан думал, каким образом отомстить старому монаху. Конечно, это будет великий грех и тяжкое злодеяние, но Дамиан еще молод и отмолит содеянное.
Время работы под открытым небом закончилось, и брат Дамиан вернулся под пыльные своды монастырской библиотеки.
В тот день отец Франциск готовил к уничтожению еретические и богохульные книги, осужденные Святым престолом. С про́клятых кодексов уже срезали обложки и связали веревкой, чтобы удобнее было нести на костер. Когда библиотекарь отлучился (видимо, по нужде), Дамиан быстро развязал узел и подменил часть книг. Из приготовленной к переплету стопы он выбрал несколько похожих по толщине и размеру кодексов и положил в кипу, предназначенную огню. Столько же приговоренных к сожжению книг молодой монах засунул в середину пачки, ожидающей нового переплета. Затем Дамиан снова завязал узел так же, как это делал отец Франциск.
Библиотекарь все не возвращался. Вот тогда Дамиан неожиданно понял, как еще сильнее отплатить старому монаху за все свои обиды и унижения, как избавиться наконец от наложенной кары. Для начала надо было добраться до верхней полки и достать оттуда одну старую пыльную книгу. Дамиан не мог взять лестницу: боялся, что не успеет убрать ее на место, а отец Франциск придет и все заметит. Поэтому он просто подошел к тяжелому дубовому стеллажу, поставил ногу на одну из полок, подтянулся на руках, чтобы долезть до верхнего края, и уже ухватился за хранящийся там старый кодекс, как вдруг почувствовал, что опора теряет устойчивость. Огромный стеллаж, казалось, крепко стоявший тут с начала времен, вдруг медленно отклонился от стены…
Последняя мысль брата Дамиана состояла в том, что он может попасть в Ад, погибнув под тяжестью стеллажа без всякого покаяния и отпущения своих грехов…
Париж. Февраль. Наши дни.
Вообще-то особых колебаний, записывать ли данную историю или нет, не возникало. Трудность состояла в другом: своими глазами я видел только часть. Отрывки. Именно эти места и написаны от первого лица. Остальное пришлось восстанавливать по рассказам знакомых, свидетелей и случайных участников. Но, как часто бывает в таких случаях, мои записки страдают субъективностью – иного выхода просто не оставалось. Кое-чем помогли разные документы, так или иначе оказавшиеся в моем распоряжении. Часть эпизодов приходилось реконструировать, часть – реставрировать по кусочкам, воссоздавая мотивы поведения и мысли некоторых персонажей, которых по ряду причин я не мог опросить лично. При всей кажущейся фантасмагоричности изложенных событий все написанное здесь – правда. Вернее, та правда, которую знаю я.
К непосредственному началу подтолкнула моя давнишняя подружка Елена после одного не относящегося к делу разговора.
