Приблизительно в двенадцать часов апрельского дня, когда небо обычно бывает таким бледным, а ветер – лишь воспоминание об ушедшей зиме, шаркающей походкой в почти безлюдный парк вошел старик. Его негнущиеся ноги были обвязаны какими-то обмотками в никотинового цвета пятнах, а длинные седые волосы взлохмачены, как, впрочем, и борода, прикрывавшая рот, который, казалось, всегда готов к какому-то откровению.
Старик беспокойно оглянулся, словно потерял несчетное множество вещей в беспорядочных развалинах беззубого силуэта этого города. Так ничего и не найдя, он заковылял дальше, пока не добрался до скамейки, на которой сидела одинокая женщина. Внимательно оглядев ее, присел на дальний край скамейки и больше уже не смотрел на свою соседку.
Минуты три он сидел с закрытыми глазами и шевелил губами, при этом кивая головой, словно носом печатал в воздухе одно-единственное слово. Когда оно было написано, старик раскрыл рот и прочитал слово громким красивым голосом:
– Кофе.
Женщина вздрогнула и вся напряглась.
Старик узловатыми пальцами вертел в воздухе свой невидимый напиток.
– Блестящая, с желтыми буквами банка! Поднимаешь кольцо! Пшшшш – сжатый воздух! Упаковано под вакуумом! Тссс! Как змея!
Женщина отшатнулась, будто ее ударили, и в ужасе уставилась на старика.
– Какой запах, какой аромат, какое благоухание! Темные, маслянистые, восхитительные бразильские бобы, только что собранные!
Женщина вскочила и, шатаясь, словно подстреленная, зашагала прочь.
– Нет! Я…
Но ее уже как ветром сдуло.
Старик пожал плечами и потащился по парку дальше, покуда не набрел на скамейку, где сидел молодой человек; тот был полностью поглощен тем, что пытался завернуть щепотку сушеной травы в маленький квадратный кусочек тонкой папиросной бумаги. Тонкими пальцами молодой человек нежно мял траву, будто исполняя некий священный ритуал, дрожащими руками свернул трубочку, поднес к губам и зажег ее. Потом откинулся назад и сощурился, наслаждаясь тяжелым горьким дымом, заполнившим его рот и легкие.
Старик, наблюдавший, как полуденный ветерок уносит дым, вдруг изрек:
– «Честерфилд».
Молодой человек крепко обхватил свои колени.
– «Рейли», – сказал старик. – «Лаки страйк».
Парень вытаращил на него глаза.
– «Кент». «Кул». «Марлборо», – продолжал старик, не глядя на курильщика. – Так они назывались. Белые, красные, янтарно-желтые пачки, ярко-зеленые, небесно-голубые, золотые, с красной тоненькой блестящей полоской – потянешь за нее и вскроешь хрустящий целлофан, а наверху – голубая акцизная марка…
– Заткнись, – сказал молодой человек.
– Их можно было купить в аптеках, в автоматах, в подземке…
– Заткнись!
– Успокойтесь, – сказал старик. – Просто запах дыма навел меня на воспоминания…
– А ты не вспоминай! – Молодой человек так резко дернулся, что его самодельная сигарета, развалившись, упала ему на колени. – Вот, полюбуйся, что я из-за тебя наделал!
– Простите великодушно! Какая дивная погода сегодня – так располагает к дружескому общению…
– Я тебе не друг!
– Мы все теперь друзья, иначе зачем жить?
– Друзья! – Парень фыркнул, машинально подбирая с колен бумажку и рассыпавшуюся траву. – Может, году в тыща девятьсот семидесятом и водились «друзья», только теперь…
– Тысяча девятьсот семидесятый… Вы, поди, были тогда совсем дитя. В то время повсюду еще лежали «Баттерфингерз» в ярко-желтых обертках. «Бэби рут». Шоколадки «Кларк бар» в оранжевых бумажках. «Милки уэй» – «съешь вселенную звезд, метеоров, комет». Очаровательно.
– Не было ничего очаровательного. – Молодой человек неожиданно поднялся. – Что с тобой такое?
– Я помню мандарины, лимоны – только и всего. Вы помните апельсины?
– Правильно, будь я проклят, апельсины, черт побери! Хочешь, чтобы я несчастным себя почувствовал? Ты, видно, чокнутый? А закон знаешь? Знаешь, что я могу тебя заложить?
– Знаю, знаю, – ответил старик, пожав плечами. – Это из-за погоды на меня что-то нашло. Захотелось сравнить…
– Сравнить!.. Измышления, вот как это называется! Легавые, специальная полиция, они это так называют: измышления! Заруби себе на носу, ты, ублюдочный подстрекатель!
Молодой человек схватил старика за лацканы, которые тут же порвались, так что пришлось еще раз вцепиться в пальто, и заорал ему прямо в лицо:
– Ты хочешь, чтобы я из тебя сейчас душу вытряс, к чертовой матери? Я пока еще никого не бил, я…
Парень потряс старика, что навело его на мысль ткнуть кулаком, а когда ткнул, то начал пихать. После этого уже легко было и стукнуть, и вот на старика обрушился град побоев.
Он стоял как человек, врасплох застигнутый бурей, и тщетно норовил прикрыться растопыренными пальцами от ударов, сыпавшихся ему на щеки, плечи, лоб, подбородок, а парень бормотал названия конфет и сладостей, выкрикивал марки сигарет и сигар. Старик упал на землю, перевернулся на бок и лишь слегка вздрагивал. Парень замер – и вдруг расплакался.
Услышав это, старик, который лежал, скрючившись от боли, убрал пальцы от разбитого рта, открыл глаза и с изумлением поглядел на молодого человека. Парень всхлипывал.
