– Монро. Моя малышка, – выдавливает мама заплетающимся языком, не поднимаясь с дивана.
Она пялится в потолок и, пускай произносит мое имя, обращается не ко мне. По крайней мере, не к той версии меня, что находится здесь и оттирает с пола пятна от ее рвоты. Она говорит с моей версией из прошлого – зависит от того, в какие дали уносит ее мозг, когда она так надирается.
Раздается стук в дверь, и я испуганно бросаю на нее взгляд. Мои внутренности сковывает страх, потому что я знаю, кто за ней. Один из «клиентов», как их называет сама мама.
Дверь открывается, хотя мы его не приглашали. Не уверена, что мама вообще что-либо услышала. Заходит потный, бледный мужчина, я видела его раз или два. У него румяные щеки и нависающий над ремнем живот. Он похож на порочного Санта Клауса. Хотя я больше в него не верю. Он никогда не приходил ко мне на Рождество.
Мужчина таращится на меня сияющими глазами, но, так как мама странно хрипит, позже переключает внимание на нее.
– Роксанна, – напевает он и направляется к ней.
Мне хочется выдавить хоть слово. Хоть одно. Сказать ему, что мама не в форме и неспособна его принять, но понимаю – это бесполезно. Кроме того, мама бы на меня разозлилась, выяснив позже, что она упустила возможность заработать денег.
Я ухожу из гостиной и запираюсь в нашей единственной спальне. Мы с мамой живем в этой комнате вместе, однако чаще всего у нее не хватает сил даже слезть с дивана.
До меня доносятся звуки, которые я научилась ненавидеть, поэтому в такие моменты я обычно включаю музыку, пытаясь их заглушить. Вскоре погружаюсь в прерывистый сон, и в нем меня преследует образ здоровой матери: ее больше заботит мое благополучие, чем желание убежать от жизни, полной неправильных решений.
Я резко подрываюсь. Из-за паники перед глазами мутно, а очертания комнаты размываются. Я уверяю мозг в том, что все в порядке.
Вот только ощущение такое, что это не так. Дома тихо. Слишком тихо.
Подкрадываюсь к двери и прижимаюсь к ней ухом, пытаясь хоть что-нибудь услышать.
Но до меня не доносится ни звука.
Медленно отворяю дверь и выглядываю в гостиную. Никаких признаков как мужчины, так и моей матери. Посчитав, что они ушли, я выбираюсь из комнаты и тут же цепенею – мама лежит на полу у входной двери, и у ее лица растекается зеленая лужа.
Медленно выдыхая, я думаю над тем, чтобы сначала убраться. Снова. Ненавижу этих мужчин. Они постоянно приходят, забирают ее…частицу, а взамен не оставляют ничего. Стоит им только наиграться с ней, как потом я вечно нахожу ее в таком состоянии.
Через пару минут подхожу к маме с тряпкой и ведром и замечаю, что она дрожит, а из глаз льются слезы. В лице ни кровинки, и я не припомню, чтобы когда-либо еще видела ее такой посеревшей и бледной.
– Мама, – шепчу я, а сама тянусь к ней и, прикасаясь, чувствую, как остыла ее кожа.
Внезапно она распахивает глаза, отчего я подпрыгиваю на месте. Белки налились кровью сильнее, чем прежде. Своей костлявой рукой она цепляется за мою рубашку и притягивает меня к себе ближе. Теперь на ее набухших губах виднеются капли крови. Похоже, мерзавец решил проявить грубость.
– Не дай им сцапать твое сердце, – заплетающимся языком произносит она.
– Мам..? – я хочу переспросить, но голос надрывается.
– Не… дай мужчине… заполучить твое сердце, – выплевывает она. – Не дай ему… – слова звучат глухо, ее грудь вздымается с последним вдохом, и она замирает.
– Мама! – скулю я, сотрясая ее снова и снова.
Но она уже ничего не говорит. Ее не стало, как будто в комнате внезапно потух свет. И все погрузилось во тьму.
Теперь я одна. Я осталась наедине с ее последними словами, застывшими в ушах вечным звоном.