Оазис Уакачино, Перу, февраль, 2013
Упали и валяемся на односпальной кровати, рассматриваем сегодняшние фотографии, три головы касаются друг друга, Флер между нами. В комнате хостела душно, по обшарпанным стенам волнами пробегает зеленоватая подсветка бассейна.
– Гайз1, вы посмотрите на этого красавчика водителя, я только на фотке заметила. Я бы с ним затусила, а вы? – Флер приближает на фотографии моей мыльницы мускул левой руки нашего водителя. – Кстати, Тибо, как ты вообще переживешь шесть месяцев без секса? Или не планируешь ждать? – Флер выдыхает на нас конопляный дым и хитро улыбается.
– Флер, пута-а-а2, мне только не хватало еще с вами о сексе заговорить. – Тибо говорит «пута» без души, не то что Флер, вяло. Я смотрю на него – безынициативный, скромный, тихий Тибо, вот у него девушка еще есть во Франции, ждет его, почему я вечно западаю на таких? В нем же нет ничего интересного…
– Ахах, Тибо, ну серьезно, ты уже пробовал жить без секса полгода?! А попадется тебе жгучая перуанка, что тогда? – Темные глаза Флер поблескивают, она радуется своей провокации. – Я вот без секса ну… максимум две недели прожить могу.
В комнате жарко, но мы все равно не отодвигаемся друг от друга; из окна видны звезды, мне жаль, что абсолютную, магическую ночь в оазисе разрушает подсветка бассейна и эти вопросы Флер.
– Душка, а ты чего молчишь? Ты вот сколько готова без секса существовать? – Флер почуяла еще одну жертву.
Душку во мне она заподозрила удивительно быстро, когда я несколько раз слишком мягко позвала ее нежно Флеро, один раз покраснела и миллион раз улыбнулась всем подряд. Я уже и не помню, как она вытянула из меня эти слова на русском, из которых выбрала «душку».
– Как по мне, так можно и жить без него, главное – знать зачем, слишком много шума вокруг секса. – Голос мой звучит откуда-то из угла комнаты, не из меня, я пытаюсь растягивать слова, чтобы получилось безразлично. Хорошо, что кровь на щеках не фосфорная, а то бы я залила всю комнату красным.
– Душка? – Флер приподнимается на локтях, смотрит на меня, по ее лицу пробегают блики от бассейна. – Ты что… девственница? Пута мадре!3 – выкрикивает она и тут же плюхается обратно на кровать так, что наши головы стукаются друг о друга, я чувствую ее афро-итальянские кудряшки, она сотрясается от смеха.
– Ты чего так кричишь, Флер? Спят же все, – пытаюсь скрыть свое недовольство я. Никогда не любила подружек, которые вот так могут треснуть по голове своей фразой, а потом беспрепятственно сотрясаться от смеха. Где понимание? Где моя Олеся?
– Реально, девственница?! – Воздух выходит из нее, как из надувного шарика, она снова поднимается и ударяет по плечу Тибо.
А ведь так хорошо лежали… В голове пульсирует, щеки горят.
– Это долгая история. – Я выключаю свою мыльницу, мне не нужно дополнительного света на лицо.
– Да ладно, душка, ты чего? Новость – огонь, как такое возможно вообще в современном мире? – Флер садится на кровать, даже в темноте я вижу блеск в ее черных глазах.
Я ненавижу и обожаю Флер за эту ее спонтанность, ненавижу и обожаю за эту проницательность, она могла бы стать отличной журналисткой, но она занята одеждой на себе и других. Она создает модели, думает о каждой детали в костюме, чтобы потом разбросать свои любимые вещи по полу грязной комнаты, усесться на них, затянувшись травкой, вытягивать по одной и примерять на своих гостей. Вот и сейчас она уже сшила в голове мой костюм девственницы, примеряет его на меня невидимыми руками и умиляется. Именно умиляется, как будто у меня молочный зуб выпал.
– Душка, расскажи. Рассказывай все, как это с тобой приключилось! – продолжает она, в руках у нее уже складывается платье настоящей душки.
Приключилось. Другие сказали бы, наоборот, не приключилось в двадцать лет.
Но у меня-то и вправду приключилось.
Кто же знал, что так скоро и в таких масштабах после этого разговора мне будет предоставлено столько возможностей для ее потери, иногда даже против моей воли. Ну, все по порядку, начну с комнаты 1701 и с девятнадцати лет.
Из моего семнадцатиэтажного окна видно Выхинский рынок, железную дорогу, МКАД, жилые дома. Но лучше всего с моего семнадцатого этажа видно закаты. Они здесь чаще всего розовые – такие закаты дарят нашим желтым старческим обоям надежду.
Я ловлю солнце на своем втором этаже нашей двухъярусной кровати до последнего блика на моем фланелевом носке с сердечками. Солнце померкло, стало слишком темно, придется стягивать носки, чтобы спуститься вниз, они у меня для спанья.
Я спрыгиваю неуклюже с верхней железной ступеньки, пропуская нижнюю, чтобы не наступить на покрывало соседки. Ей такое не понравится.
От моего прыжка кровать лениво поскрипывает, в комнате тихо, из коридора тянет пельменями, интересно, не позовет ли меня Олеся на ужин – гречка с солеными огурцами ее бабушки.
Под кроватью нахожу свои тапки и случайно пинаю пазл, который я по дурости подарила соседке на ее первый день рождения, а она даже не пыталась притворяться, что ей интересно его собирать.