1945 год. Год, в котором Советский Союз окончательно разгромил гитлеровскую Германию и поставил жирную точку во всей второй мировой войне. Многие дошли до Берлина, видели капитуляцию Германии, возвращались домой под ликующие возгласы народа. Григорий Трофимов этой радости не смог испытать. Ещё на первых рубежах обороны Германии он получил ранение, в результате которого его комиссовали и отправили домой в феврале 1945 года. В родной хутор Чекалова Гора он вернулся хромой на одну ногу, без правого глаза и полностью глухим на правое ухо. Но и так был радостно встречен женой, не видевшей его с 1941 года, когда в первых рядах добровольцев он ушёл в Красную Армию защищать родные земли от фашизма. А в средине декабря 1945 года жена подарила Григорию сына. Маленький человечек родился в ночь на 10 декабря, когда пурга мела так, что даже месяца видно не было. Имя ему выбирал отец, назвав его в честь правителя Иосифом. И ещё неделю после его рождения снег заметал все дороги и дома до крыш. Первенец в семье Трофимовых так и остался единственным ребёнком и наследником всего отцовского хозяйства. Так началась история человека, призванного оставить след в истории своей родины.
Но до этого было ещё много времени, а пока Ёська, как называл его отец, рос, учился помогать в семейных делах. Уже в неполных два года Ёське доверили первое значимое для него дело – пасти утят. Отец выломал ему прутик и показал, как нужно выгонять и загонять утят. Нехитрое дельце вызвало бурю эмоций у мальчонки. Ещё не умевший говорить, он с дикими криками «ай-на» гонял утят из сарая на улицу и обратно в сарай, размахивая прутиком, мчался за ними, иной раз даже перегоняя их и падая. Отец со смехом наблюдал за тем как маленький Ёська со всей важностью выполняет данное ему поручение. Он и сам был похож на маленького птенца, бегал как гусята – расставив руки и оттопырив зад, при этом вытягивал шею и губы, чтобы крикнуть своё «ай-на». Утята от этого крика разбегались кто куда и от этого было ещё веселее смотреть на всё происходящее.
Уже к следующему лету Ёська научился более-менее сносно говорить и уже щебетал без умолку. Он сидел на земле в теньке от куста смородины и перелаживал с места на место камушки, когда во двор на коне въехал отец.
– Ёська! – Громко крикнул казак, подзывая сына.
На этот крик вышла и жена Григория. Ёська же подскочил на ноги и бросился бежать к отцу.
– А ну к иди сюда, казак, – отец подхватил одной рукой сына и посадил перед собой в седло.
– Ты чего удумал? – Жена тут же преградила путь со двора. – Зашибёшь мне сына, дурья твоя голова. Куда ты его сажаешь? Дитё ещё. Ни держаться не может, ни в седле сидеть.
– Я в его годы с отцом уже скакал, – Григорий скинул рубашку, – и ничего, на зашибся. Он казак. А казак коня должен с детства знать. Отойди с дороги. Ничего не случится с ним.
Он посадил Ёську в седло перед собой и, крепко прижав его рукой, выехал со двора. Сначала не спеша они выехали на край хутора, туда, где кончались дороги и начинались бескрайние донские степи. Григорий пришпорил коня и тот поскакал быстрее. Легкий ветерок трепал кудри Ёськи, щекотал глаза и щёки. Впившись в седло своими маленькими ручонками, он с замиранием сердца наслаждался этим моментом, свежим степным воздухом, наполненным ароматом донских трав, жаром, нагретой за день земли, ощущением воли.
Проскакав по степи, Григорий направил коня вниз по склону, туда, где в низине не спеша нёс свои воды Дон. Здесь течение было тихое и спокойное, а Дон ещё не был таким широким как на берегах Ростова-на-Дону, но всё же чувствовалась его мощь. Поэтому и почитался он среди казаков ни как иначе, как «Батюшка». И он как родных детей принимал станичников, хуторян и прочий люд, который ловил в нём рыбу или вёз товары. Остановившись на берегу реки, Григорий слез с коня и, взяв на руки Ёську, вошёл в реку. После жары вода в реке казалась прохладной и Ёська аж взвизгнул, когда отец окунул его первый раз. Лучики солнца отражались в волнах реки и Ёська довольно щурился, смотря на них. В руках отца было спокойно и безопасно. Он плескался в воде, поднимая кучу брызг, радостно пищал и хохотал. Особо ему нравилось, как отец подбрасывает его вверх, а потом ловит и они вместе падают в воду. Ёська хохотал и просил ещё и ещё. Потом, когда он вырастет, он часто будет вспоминать именно эту часть детства, и каждый раз на душе будет становиться тепло. А пока он просто хохотал и наслаждался игрой в воде. Устав от игр, Григорий взял сына на руки и, выйдя на берег реки, лёг в траву. Они лежали и смотрели на небо, на большие и пушистые облака, из которых ветер делал причудливые фигуры.
– Вон, видишь, Ёська, то облако, – Григорий показал рукой на небо, – смотри, как похоже на собаку с косточкой.
Ёська уставился в небо, но ничего не увидел. Не было ни собаки, ни косточки, а только большие куски белых облаков, медленно плывущих над ними. Григорий захохотал, прижав сына к себе. Так они лежали и смотрели в небо ещё долго, пока солнце не стало клониться за горизонт и тень не сползла на них. Обратно ехали не спеша, Григорий так же крепко прижимал к себе сына, а Ёська, устав от купания начинал дремать в седле. Как только въехали в хутор Григорий сразу увидел жену, стоящую у плетени. Усмехнувшись, он подъехал к ней.
