Все скамейки на бульваре заняты. К той, на которой сижу я, подходят полный седой мужчина в больших очках и мальчик в яркой сине-зеленой ветровке – дед с внуком. Мужчина тяжело опускается на скамейку, укладывая рядом портфель и пакет.
–Садись, посиди.
–Не хочу, – качает головой мальчик и остаётся стоять, виновато опустив длинные ресницы на пухлые щеки.
Дед вскидывает на колени портфель, набитый под завязку, и ищет в нем что-то, перекладывая и приминая руками ненужное.
–Надо ещё маме позвонить, обрадовать…
–Чем обрадовать-то? – бормочет мальчик, не поднимая головы.
–Тем самым, – вздыхает дед и подносит найденный в недрах портфеля телефон к уху.
Но мама на том конце не отвечает, не берет трубку, наверное, еще на работе, и пока пребывает в счастливом незнании чего-то, над чем почти плачет мальчик и хмурится дед. Убирая телефон, он достает помятую коробку с шоколадками. Вытаскивает одну и кладёт внуку в карман курточки.
–Не хочу… – мотает головой мальчик, сует руку в куртку и щупает шоколадку, собираясь вытащить ее обратно.
–Потом захочешь.
Вслед за коробкой шоколада из портфеля появляется узкая бумажная полоска – не больше четверти листа. Дед и внук склоняются над ней, внук смотрит с опаской – видно, что все его беды и горести из-за этой бумажки. Они говорят что-то про задания и проценты – вот здесь 70, вот здесь 15, нет, поправляет мальчик, здесь 60, а здесь 35, а дед отвечает, что надо учить, надо заниматься. А вокруг шумит майский вечер, тёплый и свежий, в котором не должно быть места заданиям и процентам, потому что лето уже на пороге, длинное и прекрасное, и солнечные пятна прыгают по красной крошке бульвара, и мимо бежит, мотая ушами, рыжая такса, и тащит за собой хозяйку на поводке. Дед со вздохом убирает бумажку в портфель и достаёт глазированный сырок.
Конец ознакомительного фрагмента.
