Мы с мужем совершали ритуал: чаепитие перед спектаклем. Муж просматривал газету, прихлебывал чай из огромной чашки и сообщал мне последние театральные новости. Рассказчик он хороший, чего не скажешь о его игре. Я пила чай из чашки поменьше, с удовольствием смотрела на его красивое лицо и жалела, что он мой муж. Услышав звонок в дверь, я досадливо поморщилась – по четвергам, а был четверг, мы предпочитали проводить день вдвоем. Муж посмотрел на меня поверх газеты.
– Кто бы это?
– Понятия не имею, – ответила я и хотела подняться, но он опередил меня.
– Сиди, дорогая, я открою, – муж у меня джентльмен.
Звонок надоедливо трещал, затем хлопнула дверь, и я услышала голос моей подруги Таньки, при звуках которого меня всегда пробирает дрожь. Болтать она начала с порога, муж довел ее под руку до кухни.
– Привет, – буркнула она и тут же добавила: – Я влюбилась.
– Чудесно, – без иронии заметил муж. – Присутствовать можно?
– Оставайся, – разрешила Танька. – Тебе полезно послушать. Что-то ты больно спокоен, друг мой, а с такой женой, как у тебя, всегда надо быть начеку.
– Приму к сведению. Так что там за новый возлюбленный?
Танька влюблялась, как правило, четырежды в год, вспышки приходились на средний месяц каждого сезона, она объясняла это особыми токами в крови.
– Ну, так что за любовник? – подала я голос. – Что он, красив, умен?
Танька подозрительно покосилась на меня.
– Что-то ты бледная сегодня.
– Это освещение.
– Может, и освещение, а по мне, ты слишком много пялишься на своего красавца мужа. Кстати, мужчине вовсе не обязательно быть красивым, а ум ему уж точно ни к чему.
– Значит, твой любовник безобразен и глуп?
Танька стала сверлить меня взглядом, силясь понять, говорю ли я серьезно или дразню ее. Наверняка лицо у меня сейчас довольно глупое, зато непроницаемое. Я пользуюсь своим лицом как ширмой. Не обнаружив ничего похожего на насмешку, Танька улыбнулась.
– Он чудо.
– Прошу прощения, леди, – встрял муж. – Пикантные подробности будут?
– Разумеется, – ответила Танька.
– Тогда я удаляюсь. Терпеть не могу, когда хвалят других.
Муж поднялся и, одарив меня самым нежным взглядом из своего арсенала (в театре он играет преимущественно любовников), скрылся в гостиной.
– Хорош, черт, – вздохнула Танька.
– Хорош, – отозвалась я. – Ну, что там с любовником?
– Он из Сан-Франциско.
– А где это?
– Не прикидывайся. В Америке.
– Серьезно? А здесь-то ему что надо?
– Контракт приехал заключать. Мост будут строить.
– Через нашу канавку, что ли?
– Ты чего сегодня вредная такая, женские недомогания?
– Да я так просто, выясняю, – мирно сказала я. – Контракт заключили?
– Нет. Думаем. Уж больно круто.
– Так ведь из Сан-Франциско люди едут.
– Вообще-то он грузин.
– Но из Сан-Франциско. Любопытно.
Танька опять стала сверлить меня взглядом.
– Не вредничай, родители у него эмигрировали. – Тут она лучезарно улыбнулась и спросила: – Доброе дело сделать хочешь?
– Хочу, если это не дорого.
– Не дорого. Пойдем в ресторан. Он меня поужинать пригласил. Но ведь как-то неудобно, верно?
– Отчего ж неудобно?
– Ну, у нас же вроде деловые отношения. А тут вдвоем.
– Так вы ж любовники.
– Да нет еще. В общем, я сказала, что приду с тобой, а он там какого-то хмыря притащит.
– Ты уверена, что получится приличней?
– Уверена. В шесть часов встречаемся.
– Не пойдет. Сегодня в театр иду.
– Что там делать-то? На мужа смотреть… Он тебе и так целыми днями глаза мозолит. Между прочим, не так уж часто я обращаюсь к тебе с просьбами.
Действительно, за последнюю неделю это случилось всего каких-нибудь пять раз.
– Не пойду.
– Вот только попробуй, – сурово сказала Танька. – Может, от этого ужина моя судьба зависит. Позвоню.
Танька отбыла, крикнув мужу:
– Валерочка, котик, пока.
Валера, стоя перед зеркалом, пытался завязать галстук. Он морщился и время от времени стонал:
– Черт, это невыносимо.
Зрелище устрашающее. Я не умею завязывать галстуки. Все, чем могу помочь в этом процессе, так это напряженно морщить лоб и повторять:
– Спокойнее, милый.
Наконец с галстуком было покончено. Муж довольно улыбнулся, я помогла ему надеть пиджак, стряхнула с плеча несуществующие пылинки.
– Ты чудо, – сказал он и поцеловал меня в нос.
Я довольно улыбнулась. Прощальный взгляд в зеркало: в профиль Валера просто бесподобен.
– Какие у тебя планы на вечер? – спросил он.
– Вообще-то я собиралась в театр, говорят, ты превзошел самого себя. Должна же я это видеть.
Лицо любимого чуть вытянулось. Чего-то я с планами намудрила. Свинство, конечно, с моей стороны, сообщать ему об этом за два часа до спектакля. Я поспешно отвернулась и начала перебирать ноты на фортепиано – надо дать возможность человеку опомниться. В мужа я верю, он молодчина. Несколько лет назад ему присвоили «заслуженного», не зря присвоили: когда я, сосчитав до шестидесяти, повернулась, на лице его сияла самая ослепительная из улыбок.
– Как это мило, что ты решила посмотреть спектакль, – бодрым голосом заявил он и поцеловал меня. Несколько минут мы о чем-то поболтали, но взгляд у него был ищущий, значит, плохи дела у человека. Я проводила его до двери и чмокнула на прощание, потом вернулась в гостиную, прихватив из прихожей телефон. Выждав сорок минут, позвонила в театр. Меня попросили подождать, а когда муж взял трубку, я чуть не плача сказала:
