Прежде всего несколько слов для того, чтобы обозначить контекст, в котором редактировался этот текст. Я послал российским властям первый запрос на беседу с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым в конце 2008 года, когда они стремились подчеркивать позитивные аспекты чеченского режима – такие, как восстановление Грозного. Принципиальные аспекты моей поездки на места событий были одобрены, но административные проволочки привели к тому, что я смог приехать туда – вместе с фотографом Томасом Дворжаком – лишь к концу апреля 2009 года. В Чечне мы находились две недели, могли куда угодно ездить и с кем угодно общаться, однако так и не смогли добиться беседы с Кадыровым. Затем – вплоть до июня – я устраивал встречи с читателями в разных городах Европы, а также в Москве. Тогда я написал первый вариант этого репортажа, вписывающегося в преимущественно оптимистическую перспективу. После происшедшего 15 июля убийства сотрудницы «Мемориала» Натальи Эстемировой и после других убийств, случившихся сразу же за ним, эта перспектива оказалась поставлена под большое сомнение. Поэтому я полностью переписал этот текст, чтобы учесть только что упомянутые события, и завершил его в октябре 2009 года. В таком виде я его и публикую, осознавая, что за это время из-за новых событий он стал отчасти устаревшим.
Я благодарю тех друзей, которые пожелали прочесть эту работу до публикации и высказать критические замечания. Без этого она, наверное, так и не увидела бы свет.
Дж. Л.
Поскольку Рамзан Кадыров, молодой президент Чечни, как всем известно, является «самым великим строителем в мире», то счастливый случай привел иностранного гостя в Грозный именно 27 апреля – накануне Дня строителей, задуманного как раз для того, чтобы отметить пятую годовщину создания Министерства строительства. Тамир, молодой чеченский пресс-атташе, который должен был нам помогать, фотограф Томас Дворжак и я были приглашены в этот день в городской театр; стоя в главном театральном холле, перед огромным сияющим роялем в обрамлении портретов отца и сына Кадыровых, я смотрел, как входит в театр чеченская номенклатура, проходя по одному мимо металлоискателей, рядом с которыми расположилось омоновское оцепление. Главы районных администраций поблескивали массивными золотыми часами «Ролекс» и кольцами с бриллиантами; министры были в розовых или бледно-фиолетовых рубашках, в фирменных галстуках, в шелковых костюмах кремового цвета и в остроносых ботинках из крокодильей кожи. Многие выставляли напоказ значки с лицом Рамзана или орден Кадырова, золотые медали с вычеканенным на них бюстом Ахмад-Хаджи, покойного отца Рамзана; эти медали были прикреплены к российскому знамени, которое при пристальном рассмотрении оказалось сделанным из разноцветных алмазов, выложенных в ряды. Многие носили песы[1], бархатные тюбетейки с помпоном на шнурке. Спросите любого чеченца, и он вам скажет, что это – национальный головной убор; как будто бы немногие знают, что не так давно его носили только старейшины из суфийского вирда[2] Кунта-Хаджи, религиозного братства, к которому принадлежат Кадыровы; сегодня тюбетейку носят почти все, независимо от их вирда или тариката[3], и даже ингуши. Тамир представил меня своему дяде Олгузуру Абдулкаримову, министру промышленности; Духваха Абдурахманов, председатель чеченского парламента, вошел с большим шумом, не замедляя шага, намеренно обойдя омоновский пост, и встал рядом с Ахмадом Гехаевым, министром строительства, чей день, собственно, и отмечался; чуть дальше в форме НАТО, в черном берете и с пистолетом на поясе держался Шарип Делимханов – брат Адама Делимханова, о котором речь пойдет в дальнейшем, командир Нефтеполка, подразделения, обязанного оборонять нефтепромыслы; человек, с которым он говорил, Магомед Кадыров, брат покойного Ахмад-Хаджи, – один из редких гостей, на которых не было ни костюма, ни военной формы: он был одет в простую куртку и в весьма изящные джинсы очень хорошего качества, наверное, дорогие и итальянские. Эта показная семиотика чеченской власти могла бы вызвать улыбку, но она небезынтересна, а коды весьма четко определены: в мире, где каждый всевозможными средствами стремится показать свое место в обществе, кажется, что чем более высокое место занимает человек, тем больше он может позволить себе непринужденности и тем менее он обязан выставлять себя напоказ. Даже телохранители играют в эту игру: все, кто служит в СБП, в службе безопасности президента, носят новую и ладно пригнанную черную форму, иногда с майкой, на которой белыми кириллическими буквами написано «Антитеррор», – а иногда тоже черную фуражку с надписью «Центорой», родовое село Рамзана; сам же он прогуливается в джинсах, с пистолетом на поясе и в золотых наручных часах с циферблатом, украшенным чеченским знаменем. Жесты этих людей поразительны: они те же самые, что и у чеченских повстанцев прошлых лет; этот способ приветствовать друг друга, заключать друг друга в объятия, смеяться, говорить, «скользить» от одного к другому – в тщательно разработанном, но неформальном балете – тоже имеет смысл, сигнализируя о том, что можно сколько угодно служить пророссийскому правительству и принадлежать к российской бюрократии, но все-таки здесь не Россия и собравшиеся – не русские, а чеченцы.
