Пролог. Часть 1. Остановить само время
Утро. Середина февраля (за полтора месяца до основных событий) Лувр Приёмная королевы
Нет ничего забавного или интересного в несении почётного караула, и никогда не было. Уже во время несения второго караула, когда ему пришлось выстоять с трёх часов ночи до раннего утра в пустой приёмной королевы, Франсуа понял, что эта служба была смертельно опасна для него. И вовсе не из-за риска получить пулю, охраняя честь и жизнь королевы и дам её свиты, а из-за скуки, которая превосходила всё, что ему довелось претерпеть в течение утомительно долгих, нудных лекций за компанию с Людовиком и Филиппом, а потом, вместе с другими пажами, в учебные часы. За три месяца, которые прошли с тех пор, как его приняли в Королевский Корпус Пажей, он успел усвоить кое-какие премудрости по части того, как с пользой или хотя бы нескучно провести время в карауле. И одним из таких фокусов были загадки. Поскольку в караулы их обычно ставили парами, а то и по три пажа, а случалось, что и по четыре, то играть можно было всем по очереди. Ведущий загадывал про себя кого-нибудь из придворных, а остальные его товарищи по несчастью должны были задавать ему наводящие вопросы о характере или внешнем облике этой персоны, чтобы можно было догадаться по ответам о том, кто это был. Ответы могли быть строго положительные или отрицательные, и правдивые – безусловно.
Однако даже такое развлечение очень скоро могло наскучить юным умам, особенно же когда караул длился более двух часов – как это было в ночные и утренние смены. Умственные разминки успешно разнообразились физическими упражнениями, и вскоре пажи начали коротать томительные от скуки часы несения караула за игрой в шарики. Особенно часто им удавалось играть во время ночных дежурств, когда было гораздо меньше риска, что кто-то из придворных свиты её величества, дворцовой прислуги или гвардейцев застанет их за неподобающим на службе занятием, ненароком проходя мимо приёмной королевы.
А вот самые трудные часы несения караула приходились на раннее утро, когда после короткого полуночного сна, который удавалось перехватить до подъема к смене караула в два часа ночи, смертельно хотелось спать, и усталость буквально валила с ног. Главная трудность состояла не в том, что в утренние часы, стоя на посту в приёмной королевы, нельзя было ни поговорить, ни сыграть партию-другую в шарики, ни даже пройтись по залу, чтобы размяться. Огромный зал пустовал до восьми утра, то есть до времени официального подъёма самой королевы. Но около шести часов со стороны Большой галереи через этот зал проходил отряд швейцарской гвардии для смены караула на постах в галереях и залах, прилегавших к покоям королевы. А после шести через зал пробегали камеристки и горничные, которые прислуживали королеве и дамам из её свиты. Они сновали от одной двери к другой, перебегая между покоями знатных дам и служебными комнатами: кто с кувшином горячей воды; кто с раскалёнными щипцами для волос; кто с дымящимся прессом для глажки белья. Пажам, стоявшим в карауле, приходилось зорко следить за тем, чтобы ни одна из этих сонных недотёп не потеряла на ходу что-нибудь ценное, или хуже того – горячее или кипящее из своей ноши. А иной раз им даже приходилось покинуть свой пост, чтобы помочь донести особенно целую кипу выстиранных простыней и рубашек или тяжеленный пресс для глажки белья, да ещё и с тлеющими углями внутри. И вся эта суета нарастала по мере того, как время близилось к девяти часам утра. Так что пажам предутренней и утренней смены караула редко удавалось поймать даже полчаса спокойствия и тишины до девяти утра, когда все придворные и прислуга собирались на утреннюю мессу в дворцовой часовне.
– Пст!
Франсуа вздрогнул и тут же густо покраснел, пойманный на очередной и, к несчастью, провалившейся попытке перебороть дремоту. Он сонно поморгал и потёр лицо ладонью, старательно прикрывая широкий зевок.
– Эй, господа пажи!
Голос настойчиво звал их, не оставляя шансов на то, чтобы спокойно подремать в оставшееся время до тех пор пока их не сменят на посту.
– Так, месье паж! Спите на посту, значится? – чей-то насмешливый голос раздался так близко от него, что Франсуа даже почувствовал лёгкий запах цитруса и кожи, донёсшийся от говорившего с ним человека. Он уже слышал этот аромат, такой необычный и странный. Он был терпким и запоминающимся.
– Месье! – маркиз щёлкнул каблуками и вытянулся в струнку. Только потом он окинул взглядом все стороны зала, насколько это позволяло открытое пространство, чтобы не вертеть головой.
– Да здесь я! Вот уже несколько минут как сижу тут, – на этот раз голос раздался настолько же явно и близко, что Франсуа даже подпрыгнул от неожиданности и отступил влево, спустившись на нижнюю ступеньку постамента трона.
Справа от него в одном из больших кресел, стоявших на постаменте, в том, что с высокой спинкой, украшенной резной королевской лилией, сидел молодой человек. Он был одет в костюм простого кроя – не слишком скромный, непохожий на лакейскую ливрею, но и не такой броский, как у большинства придворных. Блестящие чёрные кудри слегка подрагивали, когда он, смеясь, наклонил голову набок, наблюдая за Виллеруа.
