Темна вода во облацех – дела дней, давно минувших.
И сейчас-то поди разбери, где правда и что как было, а история, как наука, опирается только на те артефакты, свидетельства и документы, которыми мы располагаем на данный момент.
Век 16-ый – ярчайший, неистовый, весь исполнен драматизма, своеобразия, неведомого нам величия и тьмы. Подвига и света, равно как и ужаса и скверны людской. Ведь как бы не различались мы – и они, потомки – и предки, они и мы – люди, и потому ничто не меняется в сущности, всё постижимо умом и сердцем, и, делая выводы, стоит помнить об этом: человек внутренне остаётся собой, и люди бывали счастливы и несчастны тогда, как и сейчас, изменяются во времени только декорации и реалии его жизни…
«Вид Басманова являл странную смесь лукавства, надменности, неизнеженного разврата и беспечной удали» – пишет Алексей Толстой в романе «Князь Серебряный» (1862 год).
«Прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах» – так ближнего царёва стольника описывает Карамзин в своей «Истории государства Российского» (1821 год). До некоторых пор альтернатив этим субъективным фантазиям просто не существовало.
Теперь невозможно сказать, как всё там было на самом деле. Одно несомненно – личностью юный Фёдор Басманов был заметной во многих аспектах, раз умудрился остаться в истории и искусстве, не смотря на видимую незначительность его фигуры в масштабе эпохи правления царя Иоанна Грозного.
Много чего откровенно скандального понаписано о бесчестности царского любимца как в жизни при дворе, так и в самой кончине. Автор не ставит целью опровергать всё это или подтверждать, пересказывая как «средневековый анекдот», но намерен пояснить читателю свой взгляд на те события, относясь ко всем имеющимся сведениям с осторожностью и вниманием. Во-первых, потому что сомнения в правдивости вызывают сами многие тогдашние источники этих сведений, относящиеся к недругам и откровенным врагам царя Ивана IV, а значит – и его приближённых (см. раздел «Историография»). Во-вторых, не сохранилось никаких подробных документов или иных перекрёстных подтверждений «подвигам» Фёдора Басманова, описания их только кочуют из монографии в монографию, из публицистики в художественные тексты и киносценарные версии, и что из этого – правда, можно лишь предполагать. Всё зависит от интерпретации, одни и те же события и факты могут быть истолкованы по-разному, в том числе и современниками, и тем более – теми, кто берётся судить издалека; один и тот же человек видится неоднозначно с разных точек зрения.
Что же могло руководить столь приблизившим его к себе государем Иоанном Васильевичем, которому, как любому сильному, неординарному, мощному умом и характером, разносторонне развитому лидеру, маловероятно было бы по душе одаривать на протяжении нескольких лет особым вниманием человека посредственного, малодушного и излишне порочного, каким по привычке представляют нам Фёдора Басманова, даже если он обладал выдающейся красотой и определённой гибкостью ума?
Тем таинственнее внезапное исчезновение его из всех Разрядных книг и дворцовых росписей к 1570-му году. И дальше его следы начисто теряются. Вновь имя Фёдора Басманова появляется только в церковном поминальном по его душе вкладе царя, а также – в грамотах и распоряжениях относительно его наследства и наследников. Этому могло быть множество причин. И, чтобы обосновать свою версию, автор предлагает присмотреться ко всему попристальнее. И к героям, и к тому потрясающему миру России середины 16-го столетия, который был их родным домом.
Вотчина1 Басмановых в Переславском уезде Ярославской губернии.
Елизарово, июнь 1563-го
С некоторых пор в высоком тереме Арины Ивановны снова было беспокойно. Подросший Петенька носился по сеням, лестницам и клетям, как по двору, опрокидывал всё, что плохо стояло, и хватал всё, что плохо лежало. Сенные девушки, за подолы которых мимолётом также хватался господский младшенький, повизгивали и смеялись, одаривая прехорошенького баловника улыбками, и по возможности охраняли от его пока что разрушительной силы хозяйское добро. После обеда Арина Ивановна Петеньку забирала в горницу, где он всячески противился уговорам прилечь-отдохнуть, но засыпал в мгновенье, под тихий напев девушек, занятых всегдашним рукоделием в самые светлые и спокойные часы, или под размеренный голос матери, читающей ему. Тогда Арина Ивановна укрывала сына своей роскошной персидской шалью, шёлковой летней, или шерстяной – зимней, и ложилась сама на застеленную беличьим покрывалом резную лавку перед высоким окном, с удобным бархатным валиком в изголовье. Душистые травы, коими был валик набит, успокаивали её, приносили лёгкость и недолгий целительный сон. Травы собирались под её руководством в богатых природой окрестностях, заготавливались на всякие нужды лечебные, и просто для утешения души, которое дарит свежий дивный ароматный воздух дома. Заваривали на травах и мёд, и «чаи», и всю долгую зиму в покоях сохранялось ощущение лета, тепла, солнца, которое она так любила… Готовила она также коренья, ягоды и семена, так что имелось под рукой в кладовой лекарство почти ото всех недугов, и нередко обращались к её мастерству не только домашние, но и дворовые люди, и сельчане в трудных случаях, хоть была, конечно, в каждой деревне окрестной своя знахарка или знахарь. Будучи сама красоты удивительной, хоть и «не нашей», как говорили, Арина Ивановна немалое значение придавала её поддержанию, и все теремные девушки перенимали привычку ухаживать за собою с особой тщательностью… Не могло тут обойтись и без всегдашних шепотков о якобы колдовском ведении боярыни. Не о самой, конечно! – кто бы осмелился на такое открыто при живой-то хозяйке-боярыне! А что была в её роду половецкая, не то хазарская либо турецкая принцесса-колдунья… Девушки божились, что, дескать, даже в самый разгар обильного росами лета, ночами, при растворенных настежь окнах в тереме не водилось комаров.
