Ей было шестнадцать. Рядовой вечер. Обсуждая насущное, возвращались с подругой домой.
Городская зима подчеркивала однотипность будней. В голове выстраивалась вертикаль слов, подаренная миру Виктором Цоем: «Белый снег, серый лед…»
По заснеженным жилам города сновал как бы нехотя муниципальный транспорт. Кончики пальцев на руках, заботливо укутанные в теплые рукавицы, начинали подмерзать. Шансов согреться в автобусе не было. Длинные, желтые, с резиновой гармошкой посередине, промерзшие на сквозь, автобусы не меняли температуру, если – 30, значит – 30.
Разговор «ни о чем» завязался сам.
Как в стандартном, голливудском фильме их было двое, и действовали они точно по правилам жанра. Молчун и птица секретарь – сам задающий вопросы и практически сам на них отвечающий.
Мысли пошли хороводом.
Потом делились впечатлениями. Подруга хотела четкого понимания.
– Мужики же взрослые уже?
– Ай! Да ну и что! Меня другое волнует. Один – то симпатичный, а вот другой…
– На встречу-то пойдем?
– Посмотрим…
– А?
– Там посмотрим. Может встреча первая и последняя, чего делить то…
«Узелок завяжется, узелок развяжется…» – пела Алена Апина. Песня доносилась в открытое окно.
Май любимый месяц. Через две недели выпуск. Мысли не о будущем, мысли в настоящем. Она ждала – его ждала.
На 8 марта был вечер в классе. Он первый раз пришел в открытую проводить с вечера домой. Соперников не боялся. Просто «обозначиться» и заявить «права».
В общем – то об этом не договаривались. Вырядился как «новый рубль». В школу не зашел. Громко кричал с пустого двора, пока её имя не пробилось через толщу хитов, заливисто оравших сквозь старые динамики.
Весь состав одиннадцатого «А» чуть не вывалился из окон.
На завтра были вопросы.
– А сколько ему?
– Двадцать пять.
– Ух ты!
– А ты замечала что он на Богдана Титомира похож?
– Это издалека.
– Ну, все равно!
В апреле при галстуке, пришел просить «руки и сердца» к маме. Эмоции разговора были не однозначны. Как – то условились подождать, до восемнадцати, её восемнадцати.
Сложно складывались отношения. В свои семнадцать она вела, успокаивала, строила совместные планы.
Он очень старался соответствовать. Нехватку компенсировал финансами.
Зимой, сразу после её Дня рождения, «сыграли» свадьбу, именно «сыграли». По всем правилам того времени, с «выходом из-за печки».
После первых двух месяцев совместной жизни каждый достал из кармана заготовленный за ранее кулачок – для игры в «ежачок».
И каждый со своим значением.
Он – камень.
Она – ножницы.
– Будем строить! – уверенно сказал он. «Ты в глубоком тылу, занимаешься домашним хозяйством».
– Будем развиваться! – сказала она. «И я вижу будущую перспективу! Хозяйство – это не обсуждается, но двигаться будем по моему плану!»
«Это любовь, ну да конечно! Это любовь, а ну да точно!», – пел магнитофон производства Кореи на Дне рождении у подруги.
Он сидел накаляясь изнутри. Она просто отпустила тему «не свободы». Отодвинула «бетонные блоки» ссор, выяснений отношений, криков. И приняла настойчивые позывные ухажёра, пытавшегося еще до свадьбы, регламентировать свои симпатии.
Прошло всего полгода, соотношение один к четырем из общего времени вместе.
– Давай?
– Нет!
– Может?
– Нет!
После разрыва она загибалась в жутких коликах «свободы без границ». Правда недолго. Жизнь продолжалась…
Встретились неожиданно – 14 лет спустя.
Он потянулся.
Она отрубила.
Её зыбкий мир относительного внешнего успеха и еле выдерживающие двери внутреннего, под завязку набитого своими скелетами, не мог принять его статичности.
Он построил, правда, так и не понял что.
Она продолжала движение, ломая крылья, сгорая как феникс и возрождаясь. Пытаясь, вновь и вновь, ответить на вопрос классика: «Если зажигаются звезды, значит, это кому-нибудь нужно?»
Любовь и страсть, что же первично в зарождении чувств? Страсть – цель, любовь – процесс. Эти два чувства как заезжие родственники с периферии, не особо долгожданные. С порога со словами: «Мы вас надолго не стесним!», вы говорите слова вежливости, и понимаете что визит будет затяжным.
Особый, заботливо предусмотренный природой, отдел головного мозга, немедленно начинает заполняться информацией об объекте твоего «вожделения».
Ты живешь, делаешь все тоже самое, отвлекаешься, но не можешь отделаться от мыслей о нем. Кажется, сбор аналитики по вопросам: как сегодня выглядел? Сколько раз посмотрел в твою сторону? О чем говорил? Начинает работать как независимое агенство.
Где то в перебежках между делами ты вдруг останавливаешься и говоришь себе: «Стоп! Подожди, подожди! Ну вот! Не опять, а снова…»
Как только ты это осознаешь, раздается щелчок – предварительная призма, через которую, будешь пропускать свою жизнь, до момента пока не придет время для следующей ступени развития отношений, если таковая будет – готова.
Ты ешь, он ест с тобой, он живет в твоих снах, если ему нет места в реальности. Ты говоришь с ним, ГОВОРИШЬ! Это же первая стадия паранойи!
Все попытки отвлечься ни к чему не приводят.
