Когда я иду по тихим улицам городов, иду медлен-
но и сосредотачиваясь, стараюсь запомнить и отложить
в память каждое событие: встречу, мысль, вздох, лёгкий
смех за спиной, плач малыша, грубые крики людей. Даже
взгляд из окон домов иногда так притягивает меня, что
хочется остановиться и жестом показать, что я вижу…
вижу… Всё странно. И в тоже время до внутреннего со-
прикосновения близко.
А так хочется иногда перепрыгнуть через события
и медленно, протянув в себе, помолчать. Как нужно сосре-
доточиться, да и можно ли стараться запоминать и откла-
дывать то самое немое и приятное, грустное, и в то же вре-
мя доброе и искреннее, долгое состояние?
Какое оно? И кому? Для чего вертится и обвивает сила
с такой ужасной скоростью, что даже трудно бывает сде-
лать шаг и посмотреть куда-то в сторону.
Смех толпы, лёгкая доброжелательность редких глаз,
обманчивое пожатие рук, добрая лесть и маленькая хи-
трость верных и, порой, мало сильных друзей. Зачем?
Выезд за город. Природа. Деревья с тенью гор, лужайки
с кустарём, как точки на белом листе бумаги, и пруд, стоя-
чий, сильный пруд. Такой тихий и молчаливый, с крутым
берегом. Даже не берегом, а пропастью, к которой, подходя,
вспоминаешь остаток пыли и следа по пути сюда. А вокруг
так тихо, и не слышно тишины, безветренно, но знобко.
И есть небольшое желание открыть фолиант. И смотреть,
смотреть точно, с верой туда и знать… А вдруг нарушит-
ся тихое бремя робкого, но правильного шага? Вдруг ис-
чезнет порыв и чистая гордость, сомнение и уверенность
в пыльном, тяжёлом пути оттуда? И на закате, даже где-то
на рассвете будет пониматься отблеск чего-то дико-родно-
го и слёзно-верного человека.
А пока… Пока всё тихо. Всё крепкое, с опаской про-
снуться спит. Всё дремлет, и чуть-чуть сопя, зовёт, зовёт
с собой в этот край безмолвия, чуткого, иногда поры-
висто-спокойного, объятия раздражённости и глупого
утомления.
А тишина всё кружится по улицам городов, попадая
в дома, где встречает её скрип дверей и лёгкий гул из при-
открытых окон, в тонкие судьбы людей, которые, не повто-
ряясь переплетаются, и, ударяясь, разлетаются в разные
пути. Даже проникает иногда в души и подолгу, годами,
может быть, и, подсказывая, улыбаться тебе изнутри, во-
время останавливать с бурного, порой неинтересного,
внешнего события и встреч. И бывает она и на тех ули-
цах городов, где, поверьте, второй раз быть и не хочется.
Да и сил осталось только на один жест, на одно слово, на
один правильный и финальный прыжок, который там да-
леко-далеко окажется на этом последнем и изредка чужом
обрыве, конце спокойствия и умиления, плавности и лёг-
кого желания плыть. И никого нет, никто не мешает.
Всё странно… Странно всё…
* * *
Людей толпа – шаги, шаги.
Все ломятся от страха смерти,
Они друг другу не враги
И не друзья – поверьте.
Что правит твоим стадом, человек?
Кто твой пастух из века в век?
Для этой непонятной муки,
Для послушания и скуки.
И если встанешь ты с колен,
Собьют тебя безбожно!
И вновь кровоточащий плен
И вряд ли кто поможет.
Людей огромный давит шаг,
Тяжёлый, чёрный, громкий
Он топчет всех, кто был неправ,
И слышен стон лишь горький.
И смерть уже им не страшна,
