То ли это несоответствие такое: случайность одна, а закономерность другая. То ли так происходит со всеми и без всяких причин. Но когда пытаешься понять, какими такими путями люди встречаются, то можешь начинать прослеживать этот путь, хоть со дня их рождения: когда родились каждый по своему и, как потихоньку пошли навстречу друг другу. Или воображаемо ковыряясь, в буднях прожитых дней, можно вдруг опрометчиво вспомнить, что где-то и когда-то, кто-то и зачем-то, повернул не так; и теперь уже эта дорожка приводит тебя сюда, с кем-то непредвиденно столкнув.
А можешь далеко не заходить и думать начинать с банального: ты встал для чего-то и куда-то пошёл. А там вдруг он. Неожиданно он. Не во сне, как с другими бывает. А именно он, как с большой буквы, Судьбою начертанный. Только вряд ли в такие моменты, люди начинают анализировать подобные вещи. Они может вообще этого никогда не делают. Но, тем не менее, всё шло своим чередом…
Этот день отличался от других похожих дней только одним: и значительным, и незначительным событием. Значительным он был для мужичка, – прокоротавшего свой маленький срок, как пойманный с поличным карманник, – и в этот день выходящего на свободу, так долгожданную для многих. А незначительным этот день был для Сафрона, человека многими уважаемого в лагерной среде и ничем не запятнавшегося в ней, из всей своей долгой арестантской биографии. И таких посторонних освобождений, Сафрон уже видел сотни раз и каждый раз при этом, как сам освобождался, легко унося своё воображение за пределы колючей проволоки.
Так и сейчас, для себя без всяких трудностей, Сафрон устроил мужичку из своей бригады, лёгкий праздник освобождения. В бригаде, конечно, были люди, особенно из молодых, кто сам готовил себя к свободе. Они сами приносили-получали вольные одежды. Чаем, водкой запасались, чтоб остающиеся покуражились. А кто был поблатнее, тот и ’’эйфорию ’’, для проводов заказывал, чтоб также, за себя родимого, порадовать других. Но были в его бригаде и разного рода мужики, кто даже и рубля себе не заработал. Отшельники по жизни и всеми давно уж забытые. Таких и не оставлял без внимания Сафрон. А к этому, уже подошедшему к старости мужичку и профессиональному карманнику, у него было особенное отношение. Просто они оба, – старые бродяги по этой лагерной жизни.
Сначала, за неделю до этого события, Сафрон дал ’’бригадному шнырю’’ Иранцу деньги и отправил его к кому-нибудь из лагерных портных, чтоб мужичку, на день освобождения, скроили какой-нибудь модный костюмчик, из обычной джинсовой ткани, что в достатке имелась на швейных складах в производственной зоне. Затем, как дополнение, к ещё не сшитому костюму, тому же Иранцу предстояло найти-купить вещички по мелочам: носки, трусы и, как по жаркому сезону, майку. А чай, сигареты и карамельные сладости, уже легко приобретались в тот же день, в обычном и скудном лагерном ларьке.
И вот уже сходивший в лагерную баню, и обратно, по пути, закинувший в горящую печку свою до замызганности заношенную робу, мужичок предстал перед Сафроном и другими мужиками из бригады, во всём своём ’’освобождающемся наряде’’.
Джинсовая курточка, больше похожая на пиджак, с накладными карманами. Брюки, скроенные под джинсы, тоже с накладными задними карманами. Новая белая маечка, как всеми забытый белый снег. И даже чьи-то летние туфли, что ’’шнырь ’’ Иранец умудрился ему достать, теперь заметно сверкали своей кожей, от пропитавшего их бесцветного крема.
И всё это вольное одеяние, как нельзя лучше, вызывало у других мужиков только хорошую зависть. От старой и скудной робы на мужичке не осталось и следа. А зайдя в отрядную секцию и представ перед Сафроном под бурные хвалебные возгласы, мужичок волнительно засунул руки в карманы своей новой курточки и хотел бы, хоть что-нибудь, вынуть из них. Но тут же убедившись, что они пусты, он спутанно вынул их обратно:
– Что, Старый, так и тянет в карманы залезть, – увидев неуместность движений, насмехнулся над мужичком Сафрон, – кошелёшник ты старый.
